Фрагменты сожалений

С этими мыслями он сел, опустил в воду весла, и… голову пронзила боль, такая острая, словно игла, пробив его череп, воткнулась в самый мозг, и это заставило его немедля бросить весла обратно и ухватиться за затылок. Зажмурившись, он согнулся, в ушах зазвенело, и он вдруг мутно увидел такую картину: над ним стоит человек, лицо которого засвечено ярким светом, и вещает что-то о прошлом, об ошибках, о желании изменить… жизнь? Да, он что-то говорит о жизни, о возможности все исправить.

На этом видение испарилось. И Александр осознал, что видел его не в своей голове, а здесь, перед собой, потому как глаза его уже были открыты. И теперь он откуда-то совершенно точно знал, что некогда произошло нечто такое, что прервало его жизнь, и кто-то хочет, чтобы он все исправил.

«Но как, черт возьми?! Если я умер, то как очутился в лодке? Кто человек, которого я видел и слышал? И что я могу сделать?»

И тут же Александр вернулся к немногим ранее возникшему умозаключению о том, что на самом деле он пребывает в коме. Вероятно, в данный момент его разум находится между реальностью и видениями (или сном?), тот человек – какой-нибудь врач, разговаривающий с самим собой или еще с кем-то, а яркий свет исходит от прожектора или же висящих под потолком флуоресцентных ламп. Возможно, что круги с воспоминаниями – испытание, которое необходимо преодолеть мозгу, чтобы сознание окончательно вернулось к реальности. А врач, быть может, выражал свое желание все исправить, вернуть его к жизни? В таком случае, однако, Александра взволновал один вопрос: почему он все это осознает, столь ясно мыслит?

Так или иначе, необходимо было действовать. А выбор-то, похоже, невелик: останься он на месте или сигани в воду – и, должно быть, в реальности уже не очнется. Кажется, он стал заложником ситуации, в которой нельзя было заявить, что всегда есть другой выход. А значит, нужно плыть.

И он поплыл, нацеленный временно вернуться в свое семнадцатилетие.

В тот период Сашу по ночам регулярно мучил один и тот же тревожный сон, в котором повторялась трагедия двухлетней давности. В этом сне они с Олегом ехали на велосипедах по извилистой асфальтированной дороге, а небо, сплошь затянутое тучами, то и дело рассекали молнии, и после каждой вспышки следовал раскатистый удар грома. Всю дорогу подростки молчали, на их лицах застыла этакая отрешенность, будто бы они крутили педали на автомате, бесцельно, но стоило им заехать на подъем, как Олег оборачивался лицом к Саше, выдавливал наполненную горечью и пониманием неизбежности улыбку и сворачивал влево. Друг, теперь объятый тревогой, заранее предвидя беду, просил его остановиться, махал ему рукой, давая понять, что нельзя переезжать на ту сторону дороги. Вылетал автомобиль, на полной скорости сбивал подростка, уродуя его тело. Саша, спрыгивая на ходу с велосипеда, подбегал к нему, крича что-то невнятное. Патлатый водитель выходил из машины, быстрым шагом двигался в их сторону и кричал:

– Черт, ты опять убил его! – Затем насмешливо скалил зубы и направлял на Сашу указательный палец, продолжая посыпать обвинениями: – Парень, ты убил его. Ты заставил выехать его под мою тачку! ТЫ!

– Нет, я не виноват, – испуганно, сидя на коленях над мертвым телом, под гнетом вины лепетал он. – Я хотел его предупредить. Я…

Неожиданно – в каждом сне для Саши это происходило неожиданно – погибший друг клал ему на плечо переломанную руку, и, когда Саша к нему поворачивался, слабым, хриплым голосом вещал, глядя на него покрасневшим, частично выдавленным глазом:

– Посмотри, что ты натворил. Посмотри на меня. Не хочешь извиниться?

После этих слов Саша просыпался – обычно в поту и с комком горечи в горле – и часто, уткнувшись в подушку лицом, шепотом повторял:

– Прости, прости, прости…

Теперь его почти постоянно сопровождало подавленное настроение, а вдобавок к этому – бессонница, отчего он исхудал, под глазами появились темные круги, а успеваемость в школе заметно снизилась. Родители настояли на том, что ему требуется серьезная психологическая помощь, и записали на прием к частному, но тогда еще работающему за небольшую плату детскому психологу. Множество часов потребовалось специалисту на то, чтобы поднять дух подростку и заставить его убедить себя в своей невиновности. И постепенно, на радость и родителям Саши, и его старшей сестре он более или менее пришел в норму. А когда виновного в смерти Олега, после излишне затянутых судебных разбирательств, упекли в тюрьму на долгие годы, кошмарный сон оставил его в покое.

И вот прошло более полутора лет.

Александр в осенний полдень очутился подле автобусной остановки, где стоял он, только уже семнадцатилетний, и его старшая сестра, Лена. Он помнил – вот сейчас, находясь в этом месте, помнил, – что на следующий день у их матери должен быть день рождения, в честь чего они приняли решение вдвоем съездить в торговый центр и купить для нее подарок. За день до этого они обсуждали, что именно подарить родительнице, и выбор их пал на какой-нибудь маленький золотой кулончик, а так как поблизости от их дома не было достойных мест для выбора украшений, проблему должны были решить ювелирные бутики. Но всенепременно должно случиться что-то плохое, а что – предугадать Александру никак не удавалось, сколько он ни силился.

На остановке топтались еще человек двенадцать-четырнадцать, две трети из которых стояли перед Сашей с Леной, и многие из них, как это можно было понять по их кислым минам, явно были недовольны длительным отсутствием общественного транспорта, однако вслух, как обычно, никто не высказывался.

Наконец, по прошествии еще примерно пары минут подъехал массивный бело-зеленый автобус. С обеих его сторон отворились автоматические двери, и, пока прибывшие пассажиры выходили из задних, свежая порция протискивалась в передние.

– Блин, кажется, свободных мест не осталось, – выразила недовольство Лена, закатывая глаза. Но почти мигом просветлела, и недовольство на ее лице тут же сменилось улыбкой. – А, нет, одно есть. Вон, в центре салона.

– Ну, тогда беги и садись, – ответил следующий за ней брат. – Видимо, место специально для тебя сохранили.

– Я и не сомневалась.

Устроившись поудобнее на пассажирском сиденье, Лена, когда автобус уже продолжил свой путь, подняла голову и посмотрела на низкорослого мужчину, с трудом дотягивающегося до поручня над головой, при этом же другой рукой неуклюже держащего газету. Он сощурился так, что было понятно: очки наверняка оставил дома, а почитать о том, что происходит в жизни знаменитостей, хочется. Чтобы сдержать смешок и не обидеть человека, она обратила взор в окно, за которым мелькали транспорт и здания.

Саша же еще до того, как автобус тронулся с места, прошел в самый конец салона, стал спиной к окну и поясницей привалился к поручню. В основном он тоже смотрел в окна – то слева от себя, то справа, иногда – в пол, а иногда осматривал людей. Но прошло немного времени, автобус миновал уже три остановки, и Саша обратил внимание на парня в красной ветровке и черных джинсах. Тот был постарше его года на три – ему удалось это понять, рассмотрев его лицо в профиль. Темные волосы коротко стрижены, однако, судя по всему, не знали расчески и как минимум неделю были не мыты. Парень сидел справа от Лены, на противоположном ряду и также на ближнем к проходу кресле; он сидел там еще до того, как они вошли в автобус. Внешне – самый обыкновенный, ничем не выделяющийся средь всех остальных десятков трех пассажиров, но чувствовалась в его манере ерзать, оглядываться по сторонам нервозность, словно он что-то украл и теперь гадает и проверяет, не преследуют ли его. Или наркоман, нуждающийся в новой дозе. Или же всего лишь безбилетник, опасающийся появления в салоне кондукторов. И, быть может, Саша не придал бы странному типу никакого значения, если бы тот не начал недобро поглядывать на его сестру.

А пока Саша гадал, что же тому нужно от его сестры, – а ушло на это не более двух или трех минут, – парень вдруг вскочил с места, грубо схватил ее за волосы – так, что она вскрикнула от боли, – поднял на ноги и, прижав к себе за талию, приложил к ее виску дуло пистолета, который, вероятно, вынул из кармана ветровки. Девушка даже не успела сообразить, что к чему, не увидела она и оружие и, с силой наступив на ногу схватившего ее парня, попыталась вырваться, но тот только вложил еще больше усилий в хватку, вдавив предплечье под хрупкие ребра, и стукнул краем стального дула по ее виску. Лена зашипела и поморщилась, Саша оттолкнулся от поручня и хотел было рвануть вперед, но остановился как вкопанный, когда юнец в красной ветровке заорал будто бы в приступе бешенства:

– Оставайтесь все на своих местах, вы, гребаные скоты! Я вышибу этой суке мозги, если хоть кто-то дернется! Я каждому вышибу мозги! – При этом он, оглядываясь по всем сторонам, пятился назад, пока не уперся поясницей в турникет. Низкорослый мужчина выронил газету и поднял освободившуюся руку, как бы давая понять, что он все понял и выполнит любой приказ. Другой мужчина, спортивного телосложения, что сидел во втором от начала ряду, поднялся, намереваясь что-то сделать, и тут же получил две пули в грудь, ничком свалившись обратно на сиденье. Вот теперь пассажиры по-настоящему запаниковали и начали галдеть и вскакивать со своих мест, но несколько воплей вооруженного заставили всех угомониться. Как только автобус заметно замедлил ход, парень прокричал водителю через плечо, что перестреляет всех до единого, если они остановятся. – Пошли вы все к черту! – продолжал он, вновь обращаясь теперь к пассажирам. – Что, не хотите посмеяться? Чего же вы так? Вы же так любите смеяться над другими, чертовы лицемеры! А теперь уже не смешно, правда?!

Его рука дернулась, прогремел выстрел – и белокурая женщина средних лет с дырой в голове с сиденья соскользнула на пол.

– За что?! – взвизгнула старушка, сидевшая рядом с убитой, и, не спуская с нее вытаращенных глаз, прикрыла рот ладонью.

– А вот захотелось!

Плач ребенка, сидевшего на коленях молодой мамаши, разнесшийся по салону сразу после первого выстрела, лишний раз капал убийце на нервы, и он, разбрызгивая слюну, взревел:

– Да заткнись ты уже, уродец мелкий! Угомони его, мамаша, – нацелился он на нее, – или я вас обоих грохну! И плевать я хотел на то, что он еще совсем сосунок!

А Саша был словно парализован. Не в силах управлять своим телом, он лишь смотрел сестре во влажные от наступающих слез глаза, умоляющих спасти ее. Александру, который находился рядом с собой семнадцатилетним, хотелось каким-нибудь способом взять ситуацию под свой контроль, но и он не мог шевельнуться с места, а если б и мог – и он это знал, – ничего бы у него не вышло.

Однако Саша, сжимая и разжимая кулаки, внезапно сорвался с места. Совсем немного – и он добежит до сестры и оттолкнет от нее убийцу или просто примет удар на себя, тем самым дав ей немного времени на то, чтобы высвободиться из цепких лап. Но вооруженный подлец, недолго думая, толкнул вперед заложницу и выстрелил. Пуля насквозь прошла сквозь ее шею, задев позвонки, пролетела мимо Саши и пробила заднее стекло, вылетев на улицу, а девушка рухнула на руки к настигшему ее брату. Он держал ее безвольно повисшее тело, а кровь обильно вытекала из раны, падая ему на штанины, на кроссовки, стекаясь в лужу на полу.

Какая-то женщина с коротко стрижеными волосами, сидящая в начале салона, встала и длинными ногтями впилась в кисть убийцы, стараясь вонзить их ему глубоко под кожу, отчего он вскрикнул, выронил пистолет и выругался матом. Поднялись двое мужчин, один из которых аккуратно за плечи отвел женщину в сторонку, и набросились на юнца с кулаками и ногами. Тот после пары ударов свалился на пол и кричал, подогнув колени к груди и закрывая руками голову. После очередного тяжелого удара по лицу послышался хруст – то ли ему нос сломали, то ли челюсть. Еще немного – и он, видимо, потеряв сознание, затих, а мужчины так и продолжали его избивать, пока другие не уговорили их остановиться, мол, чтобы потом, чего доброго, не сесть из-за ненормального.

Автобус все же остановился на следующей остановке. К тому моменту несколько женщин заливались слезами, кому-то было плохо физически, а малыш так и продолжать кричать.

Убийца, к счастью для двух мужчин, остался в живых и пришел в сознание незадолго до того, как подоспели полицейские, которые без лишних разговоров повязали его и посадили в служебную машину. Как он потом разговаривал с открытым переломом челюсти, Сашу не интересовало, равно как и, наверное, любого из тех, кто находился тогда в автобусе.

На следующий день в местной газете опубликовали статью, где указали, что юнец, оказывается, два года как сидел на каких-то антидепрессантах, перед бойней в автобусе застрелил своего отчима, оставил для матери записку о том, что, «наверное, любит ее и хотел бы повидаться с Эми Уайнхаус», и соседям напротив поджег входную дверь, а автобус захватил, потому что «нечего было терять, да и отупевшие люди в край достали».

Сашину сестру положили в машину «Скорой помощи». Все ее тело ниже шеи парализовало, от кровопотери она теряла сознание. А когда по дороге в городскую больницу Саша держал ее за руку и мысленно молился о ее спасении, она скончалась.

Стоит ли говорить о состоянии Александра после увиденного? Он уже жалел, что тогда, в автобусе, пуля попала в сестру, а не в него. Или еще раньше машина не сбила его вместо друга. Чувство опустошения накрыло с головой и вытягивало из него последние силы. Ему представлялось, что собственное тело лишено внутренних органов, мышц и костей и достаточно только проткнуть его кожу чем-то острым, оно медленно сдуется, подобно резиновому мячу, по неосторожности упавшему на острие гвоздя.

Между тем на очереди оставались два воспоминания.

После потери родной сестры Саша сильно переменился. Конечно, он понимал, что жизнь продолжалась, нужно было взять себя в руки и следовать дальше, строить планы на будущее. Да только не получалось у него взять себя в руки, а его прежние доброта и отзывчивость сменились на злобу и нежелание, причем вполне осознанное, сближаться с людьми. Время от времени он наведывался в комнату Лены, где в день перед выходом из дома ею самою все было аккуратно сложено и расставлено, и, обычно садясь на краешек заправленной кровати, вспоминал, как они вместе росли, с самого детства дружили, порой и ссорились по пустякам, но в целом любили и ценили друг друга. В такие моменты он чувствовал себя самым одиноким человеком на свете, и зарытые в глубинах его прежние человеческие качества всплывали на поверхность, но стоило Саше покинуть комнату, как они тяжелым грузом вновь шли ко дну.

Изменились и его родители, особенно мать. Она не желала принимать смерть дочери и под влиянием стрессов, коим теперь регулярно поддавалась, все чаще срывалась на сына, а мужа, который хоть как-то старался встать на сторону Саши, обзывала бесхарактерным слабаком, не способным воспитать собственного отпрыска, да осыпала прочими колкостями.

Шли месяцы, их сын стал совершеннолетним, а это, по мнению его матери, означало, что ему следует вносить в семью свой финансовый вклад и устроиться хотя бы на временные подработки. Но не отступающая апатия, которую, разумеется, родня воспринимала как лень, не позволяла ему этого сделать; он знал, что рано или поздно придется начать работать, горбатиться за копейки, и боялся того момента, когда родители не просто напомнят об этом, но уже в прямой форме потребуют с него. Только представьте себе: в последние часы перед совершеннолетием ребенок остается ребенком для своих родителей, но как только в полночь стрелки часов останавливаются на двенадцати и через секунду наступают новые сутки, дитя автоматически становится полноправным гражданином страны, обязующимся прокармливать и себя, и свою семью. И многие ли подростки рады такой перспективе? Саша уж точно не относился к их числу.

Александр наблюдал со стороны за собой в прошлом, сидящим на стуле перед письменным столом и с задумчиво-напряженным выражением лица вертящим в руках мобильный телефон. О чем он думал в эти минуты? Александр, конечно же, не помнил, но предположил, что, вероятнее всего, он ждал от кого-то звонка. И тот, кто должен был с ним связаться, очевидно, не самый приятный человек.

Чей-то женский голос вдруг разорвал тишину, Александр от неожиданности даже вздрогнул, несмотря на то, что являлся в стенах комнаты лишь невидимым гостем. Как оказалось, то была его мать, выражающая недовольство на повышенных тонах:

– Чем ты тут занят? – обращалась она к тому Саше, кому по праву принадлежал сей временной промежуток. – Опять свой зад просиживаешь? Ищи давай работу, бестолочь! Только жрешь за наш счет, а толку от тебя никакого! Девятнадцать лет ведь уже! Умерла Лена. Нет ее. Долго еще будешь строить из себя сопливую девочку?

– Да ищу я, ищу! – раздраженно рявкнул он ей в ответ.

– Где ты ищешь?! Покажи где? Второй год уже ищешь!

– А то, что я все еще, черт возьми, учусь, тебя не смущает?!

– О-о-о, учится он! Твои однокурсники поголовно все параллельно учебе подрабатывают! А ты…

– А что – я? Не все подрабатывают! От силы – половина!

Наверное, не зная, что на это ответить, мать лишь повторила, но уже понизив голос, однако сохранив холодность:

– Чтобы завтра же нашел подработку. Ясно?

Закатив глаза и отвернувшись от матери, сын пробубнил:

– Ясно, ясно.

В какой-то степени довольная ответом, женщина вылетела из комнаты и хлопнула дверью.

– Черт! – насупившись, сквозь сжатые зубы рявкнул Саша и ладонью хлопнул по столешнице. Подойдя к нему почти вплотную, Александр увидел, что тогдашний он дрожащими пальцами открыл контакты мобильного, нашел чей-то номер и нажал «вызов». А пока звучали гудки, нервно грыз ноготь большого пальца.

Спустя около половины минуты трубку, наконец, взяли.

– Привет, – с неуверенностью в голосе выдавил Саша. – Я… я согласен. – После непродолжительного молчания. – Ясно. Когда подъезжать?

Снова непродолжительное молчание – он слушал своего собеседника и барабанил пальцами по колену, затем повторил, что ему понятно, произнес «до завтра» и закончил вызов. Недолго думая, отложил в сторонку телефон, без особых усилий снял боковую панель системного блока своего стационарного компьютера и, просунув внутрь руку, вынул несколько, не более пяти, пятитысячных купюр, скрученных в трубочку и стянутых канцелярской резинкой.

– Считай, что я уже устроился на работу, мамань, – пробубнил Саша. – Только, боюсь, такая работа тебе не понравится. – И добавил, горько усмехнувшись: – Зато начну, наконец, деньги в дом приносить!

Вернув на место боковую панель, Саша поднялся со стула, переоделся в уличную одежду, спрятал деньги в карман джинсов и, доложив матери о том, что скоро вернется, но оставив без ответа вопрос о цели вылазки, вышел из квартиры.

Александру подумалось, что трудно не сообразить, каков замысел Саши, то есть его самого, и во что он ввязался. Но что из этого вышло, для него пока остается загадкой. «Как странно это, – думалось ему, – видеть собственное прошлое, находиться в нем, но не помнить своих дальнейших действий. С таким же успехом я мог бы перенестись в свое будущее, но там мое незнание о происходящем логически имело бы под собой вполне объяснимое основание».

И снова лодка, снова повсюду вода. Солнца как будто и не бывало, а почерневшее от тяжелых туч небо готово было поглотить все под собой; ветер раскачивал посудину, в которой сидел Александр, трепал его волосы, поднимающиеся брызги воды неприятно били по всему телу и лицу. Погода словно смеялась над ним, надругалась. Или же отражала его траурное состояние?

Он прикладывал все оставшиеся силы к тому, чтобы доплыть до последнего круга. Все остальные он, пусть не безболезненно, но благополучно преодолел, и теперь они со всех сторон окружали его какой-то неестественной и оттого невероятно пугающей чернотой. Даже оставшийся черный круг с числом 20 по центру на фоне всех остальных казался светло-серым, хотя и он, на самом-то деле, был настолько темным, что, не будь в нем выделяющейся красным дымком цифры, едва ли удалось бы разглядеть его в ночи.

Входя в круг, Александр рассчитывал получить в нем – или там, куда его перенесет, – ответы на вопросы и увидеть лица тех, кто мог быть причастен ко всему творящемуся вокруг. Теперь он сомневался в том, что пребывал в коме. По его мнению, ответственны за все могли быть те люди, с которыми он связался: за какую-нибудь провинность оглушили его и передали в руки не пойми кого. Или же вовсе прикинулись имеющими отношение к наркотикам, на деле же – некая подпольная организация, члены которой решили провести над ним странный опыт.

«Допустим, обкололи меня чем-нибудь и выбросили сюда, а я теперь галлюцинирую. А спохватится кто – „да, видели какого-то наркошу неподалеку, а что с ним случилось – черт его знает, не стоило ему с этим связываться“. А если и так, то не один же я такой!..»

Во что бы то ни стало он намеревался выяснить всю правду.

Это воспоминание было решающим. Александр внимательно наблюдал за каждым своим движением в собственном прошлом, за окружающей его обстановкой, намеревался не спускать глаз ни с кого из тех, кто приблизится к Саше, кто будет с ним контактировать.

Был поздний октябрьский вечер. Саша в черном драповом пальто стоял напротив давно заброшенного либо еще не оприходованного кирпичного построения, переминался с ноги на ногу, прислушивался к каждому звуку. Это был пустынный двор, вокруг – ни людей, ни бродящих собак или котов. Не было здесь и уличных фонарей. Вдалеке, через дорогу, – костлявые полуголые деревья, серые под светом луны, возвещающие о чем-то недобром. Через какое-то время – быть может минут через пять, – кто-то вышел из-за угла здания и, держа руки в карманах то ли куртки, то ли пальто – в такой темноте было не разобрать, – быстрым шагом направился к Саше, то и дело посматривая по сторонам. Подошедшим оказался среднего телосложения мужчина, одетый в темную куртку и черные брюки, в натянутой по самые брови шапке.

– Чего так долго? – вопросил он грубым, хрипловатым голосом, да таким наглым тоном, будто бы Саша был обязан ему еще с самых пеленок. – И нахрена мы здесь встретились, а не в условленном изначально месте?

– Я же говорил: не люблю с глазу на глаз, – ответил Саша раздраженно. – Заныкал бы товар как обычно, ты бы перевел на счет – и все. Нет же, надо было при личной встрече. Поэтому и изменил место. Извиняй, конечно, но мне так спокойнее – встретиться там, где я захочу. Если что, – понизил он голос, – тут рядом гуляют наши люди. Поэтому без лишних телодвижений. А долго потому, что надо было удостовериться в том, что ты тут будешь один.

– Ладно, ладно, – недовольно пробурчал мужчина, нахмурившись. – Не доверяю я этим закладкам. То говно подсунут в пакеты вместо нормального товара, то облапошат на несколько грамм, а потом попробуй узнать, кто именно это сделал и кому пальцы отрезать. А заказ-то, согласись, довольно солидный, не какой-нибудь там граммовый пакетик с солью. И под раздачу, кто бы ни был виноват, в первую очередь попал бы ты.

– Ага, ну да… в общем-то. Ладно, держи. – Саша залез в карман своего пальто, вынул из него завернутый в несколько пакетов товар, разбитый на десятки однограммовых пакетиков и протянул мужчине.

Тот в свою очередь из кармана вынул сложенную пополам пачку из множества однотысячных банкнот. И в тот момент, когда они должны были совершить обмен, Саша едва уловимым движением выудил складной нож, нажатием на кнопку оголил десятисантиметровое лезвие и по самую рукоять всадил его в шею покупателю, а затем тем же лезвием полосонул ему по яремной артерии. Той рукой, в которой продолжал держать сверток, отобрал пачку банкнот и все вместе затолкал в карман.

– Без обид, мужик, просто деньги очень нужны, – спокойно произнес Саша, пряча лезвие в рукоятку. – Товар я уже договорился другому клиенту впихнуть, а что до тебя – ну, если что, нарвался на шпану или что-нибудь в этом роде. Так что…

Но не успел юноша договорить, как мужчина наставил на его лицо дуло пистолета.

– Вот козлина, – прохрипел раненый, зажимая ладонью увечья, и изо рта полилась кровь.

– Эй-эй, постой, ты…

Прогремел выстрел, эхом разнесшийся по всему двору. Пуля насквозь пробила голову юноши, оставив в затылке большую дыру, и обмякшее тело рухнуло на землю, а траву заливало что-то темное. Сложенный нож так и остался лежать в его ладони.

Александр в который раз оказался в лодке, но теперь на него со всех сторон лился яркий свет, будто он стоял под лучами десятков прожекторов. А время словно остановилось, все вокруг замерло, не было слышно ни звука, как если бы он находился в звукоизоляционной комнате.

Из ниоткуда на противоположном конце посудины кто-то появился. Или же Александр из-за яркого света не смог увидеть его сразу. Прикрывая глаза предплечьем и, зажмурившись, выглядывая из-под него, юноша обратился к гостю:

– Кто вы? – спросил он громко и понял, что совсем не обязательно голосить, чтобы быть услышанным. Тут ему вспомнилось, как совсем недавно голову пронзила острая боль, во время чего он увидел чей-то силуэт. – Это ведь вы мне что-то заливали о прошлых ошибках, которые можно исправить? Где мы находимся? И что вы от меня хотите?

Молчание.

– Для чего я здесь? Я ведь мертв, так? Меня же убили! Или я чего-то не понимаю?

В ответ незнакомец размашисто обвел рукой окружавшие их разноцветные круги с цифрами по центру в каждом из них, и Александр готов был поклясться, что еще пару секунд назад их здесь не было.

– Как ты думаешь, где ты оступился? – спросил незнакомец юношу. По голосу можно было определить, что он вполне молод и бодр. – Если бы у тебя была возможность повернуть ход событий в другую сторону, что бы ты выбрал, какой день своей жизни из этих шести? Поразмысли хорошенько, сейчас торопиться некуда, да и не стоит.

Не опуская руки́, Александр кружил на месте, связывая каждую парящую над водой цифру с пережитым событием, полагаясь на эмоциональный отклик и чувства.

– И какой мне прок с этого выбора? – спросил он с вызовом, не останавливаясь. Ответа не последовало. – Какой смысл во всем этом?

– Ты сделал выбор?

– Вот ведь…

И остановившись, он погрузился в размышления.

«Выбор, выбор… Действительно, что бы я выбрал? Что из пережитого в те дни мне хотелось бы изменить? Все они в большей или меньшей степени, значительно или нет повлияли на мое будущее. Но если хорошенько поразмыслить, не всегда ведь я сам был их причиной. И не все они могли привести меня к смерти. Раньше я часто возвращался к тому случаю, когда выстрелил в Олега, пусть и понарошку, из игрушечного пистолета. Но ведь мы помирились, наша дружба с ним не прекратилась. Я сделал определенные выводы – и, полагаю, верные, – а значит, менять там нечего.

Пожалуй, случай с баскетбольным мячом тоже можно отбросить. Цинично? Вряд ли. Я не намеренно это проделал. Пусть Юля сама и многие другие считали, что она стала некрасивой, но мне она нравилась и после. Я убежден в том, что сейчас она оправилась и живет вполне себе счастливо. Да и многое ли изменилось бы, пролети мяч мимо нее – просто вверх, как я планировал?

Олег… Помню, как я винил себя в его смерти, просыпался по ночам от кошмаров, плохо ел. Как тяжело это – гуляешь с другом, строишь с ним планы на день, год, на десять лет вперед, думаешь о том, как круто будет завтра перед ним чем-нибудь прихвастнуть, рассказать что-нибудь забавное, обсудить девчонок или задир, выслушать пару очередных дурацких шуточек – и вдруг смотришь на его мертвое тело. А осознание того, что больше с ним никогда не заговоришь, не услышишь его голос, не увидишь его улыбки, – осознание этого приходит не сразу. А когда приходит, внутри вдруг такая пустота возникает, а вместе с ней – кошмары. Но, в конце концов, мне помогли осознать мою невиновность в произошедшем, помогли справиться с этой утратой. Терзаниями ничего не изменить.

Но еще погибла моя сестра, и вот в этом я не мог не винить себя. Я точно знаю, что успел бы спасти ее, если бы не тупой страх. И так же знаю, что ее смерть стала последней каплей в моей озлобленности на всех и вся. Стал бы я связываться с наркотиками, если бы она были жива? Даже если бы в моей дурной голове зародилась мысль об этом, сестра вышибла бы из меня всю дурь. И тогда я не пошел бы на… боже… Я же убил человека. Я? УБИЛ? Разве я был способен на такое?

Так что́ же мне выбрать? Кого? И сестра, и мой друг были одинаково мне дороги. Но если после смерти Олега я сумел взять себя в руки, хоть как-то совладать с собой, то потеря сестры подорвала мои отношения с матерью, утопила меня в пучине отчаяния. И виноват в этом только я сам. Поэтому…»

Еще раз прокрутив в голове все шесть случаев, хорошенько взвесив все за и против, он дал ответ терпеливо ожидающему его незнакомцу, твердо произнеся:

– Я знаю, что хотел бы изменить в своем прошлом.

– И что же?

Александр, вытянув руку, указал на один из кругов.

– Тогда сейчас ты окажешься там, но уже не в роли зрителя, – произнес незнакомец, странным образом внушая спокойствие и, вероятно, даже умиротворение. – Я верну тебя в твое прошлое. Ты готов изменить свою жизнь?

– Прямо-таки возьмете и вернете? – переспросил он, с трудом в это веря. Однако не получив ответа на вопрос, сказал решительно: – Готов.

Как и в предыдущие разы, закружилась голова, все вокруг поплыло перед глазами. Александр чувствовал, как в буквальном смысле теряет опору под ногами, как постепенно удаляются от него и незнакомец, и лодка, и все остальное вокруг. И перед тем как окончательно унестись из этого места, он задал последний интересующий его вопрос, который, впрочем, уже вырывался из его уст:

– Так кто же вы?

Но ответа снова не последовало.

* * *

Саша размеренно крутил педали своего новенького скоростного велосипеда, наслаждаясь звуком трения покрышек об асфальт. Палящее солнце обжигало плечи и затылок, пот заливал все тело, но это никак не мешало ему пребывать в отличном расположении духа.

Рядом ехал Олег, его лучший друг. Они одновременно начали подъем в крутой склон и переглянулись, когда услышали впереди шум двигателя.

– Направо! – выкрикнул Саша. – Дуй направо!

Олег его послушал, и стоило им свернуть к правому краю дороги, как из-за вершины склона на высокой скорости вылетел автомобиль. Виляя задом, он прокатил метров пятьдесят по противоположной стороне и чуть не съехал на травянистую поверхность, однако водитель, похоже, вовремя вывернул руль, затем чуть сбавил скорость и покатил дальше.