Пролог
«Отец больше не вернётся».
Такими словами встретила меня мама, когда я вернулась домой. Мне было пятнадцать, и я только вернулась домой после целого дня, проведённого в фруктовых садах.
В ушах моментально заложило, а я задержала дыхание, не в силах сделать вдох. Заполненная до краёв корзинка выпала из онемевших рук и покатилась вниз по склону, оставляя за собой дорожку из разбросанных фруктов. Чудом только не подогнулись колени, и я осталась стоять, тогда как на меня снизу вверх смотрели поблекшие, уже высохшие от пролитых слёз глаза с алыми радужками. Нет, не на меня, сквозь. Куда-то туда, вниз с фамильного холма, самого высокого в округе. Туда, где начиналось Бушующее – море, которое сейчас проплывал наш медузий остров.
Весь день с неба лило, что было не удивительно для зоны дождя. Плотный поток сменился мелкой моросью только пятнадцать минут назад, и я, воспользовавшись передышкой, вынырнула из-под кроны фруктового сада, кольцом по берегу опоясывающего наш городок. Деревья и трава по большей части на берегу и росли, проникая корнями в упругую у воды поверхность острова – глею, которая ближе к середине затвердевала, превращаясь в серо-голубые холмы и горы, становившиеся с годами всё выше, покрываясь ороговевшим желе.
Вместе со мной побежали и остальные жители, кто собрал уже достаточно питательных ягод и фруктов – следующая возможность попасть домой представилась бы только через час, на закате. В это время вдоль берега выстраивались водные жрецы. Лёгким движением, словно распахивая шторы по утру, они раскидывали руки и раздвигали льющиеся с неба потоки воды в стороны, давая острову под нами передышку. Без жрецов мы могли лишь надеяться на такие недолгие периоды, когда тяжёлый поток превращался в покрапывающий стук капель о колокол медузы.
Вот и сейчас капли застучали быстрее, предвещая новую волну. По привычке я махнула рукой над головой, прогоняя мелкие капли. Более крупные продолжали больно ударяться о мою иссиня-чёрную макушку, напоминая, почему мне жрецом не стать.
– Пойдём внутрь.
Мама будто и не услышала меня, продолжая смотреть вдаль. На горизонте полыхнуло, а через три секунды послышался грохот, будто Тимир ударил по затвердевшей глее, куя новую пушку.
Я подошла к маме и склонилась над ней, нежно убирая влажную рыжую прядь с её лица. От прикосновения она очнулась. Сверкнула искра в радужке в ответ на выглянувшее из-за плотных облаков солнце и погасла вновь. Возможно, на секунду она перепутала меня с отцом? Смуглая, черноволосая с тёмно-синими, как глубокая вода глазами, – я была поистине папиной дочкой.
– Мама, пойдём внутрь.
Мягко, словно обращаясь с суинской коралловой куколкой, я потянула её вверх, заставляя встать. Ледяные капли дождя тотчас окрасили тёмным каменную ступеньку крыльца в том месте, где сидела мама. Сколько же она ждала меня?
– Изабель! – тонкий голосок сестрёнки испугал меня, и я чуть не отпустила маму, которая всем своим телом опёрлась на мой локоть. Хорошо, что весила она даже меньше меня и была миниатюрной, как малёк кракена.
– Ева, – вторую руку я протянула к сестре, выскочившей из дома мне навстречу. Мы схватились ладонями и крепко сжали их, молча уставившись друг на друга. Слова были не нужны. Из её тёмно-зелёных, как мокрые листья у нас над головой, глаз хлынули слёзы, сливаясь на щеках с каплями дождя.
– Не время, – я разжала наши руки и нежно провела по коже сестрёнки, обводя пальцами острую скулу. – Сначала уведём маму с улицы: холодно.
Согласно кивнув и стерев с лица влагу, Ева подхватила маму за вторую руку, и мы завели её в дом. За спиной снова громыхнуло, и я на мгновение задержала наше шествие, впервые за всю свою жизнь заперев дверь на щеколду. На всякий случай.
Оглянувшись, я не сразу поняла, что не так: в доме было темно. Шторы распахнуты, но солнце, спрятавшееся за тучевыми облаками, почти не проникало в помещение. Тем не менее мы беспрепятственно прошли к широкому дивану, повёрнутому к камину, ни разу ни обо что не споткнувшись и не ударившись. За пятнадцать оборотов я выучила этот дом вдоль и поперёк. Аккуратно усаживая маму на мягкие подушки, я задела сестрёнку и мельком взглянула на неё.
«А она знает этот дом ещё лучше».
Младше меня ровно на два года Ева страдала агорафобией и проводила почти всё своё время в стенах нашего дома, выходя на улицу только в крайних случаях. Благодаря ей у нас всегда было чисто и уютно, а с кухни доносился ароматный запах свежих булочек или похлёбки на обед. Но главной страстью сестрёнки оставалось шитьё. Одежду, скатерти, шторы, платки, игрушки – всё, что можно было создать из куска ткани и нитки с иголкой, она шила сама, одевая нас и украшая дом. А с год назад её творчеством заинтересовались и соседи – так в нашей семье появился дополнительный заработок.
Который, видимо, теперь нам очень понадобится.
Мама утонула в подушках, обмякнув, а мы застыли двумя статуями перед ней, боясь пошевелиться. Я поёжилась: наверное, Ева проветривала, так как в комнате помимо темноты стояла и вечерняя прохлада.
– Мама, – я опустилась перед ней на колени и положила ладонь на её руку. Она перевела пустой взгляд на меня. Уже что-то. – Мама, зажги, пожалуйста, огонь. Холодно.
Мучительно долго мама продолжала смотреть на меня, словно не услышала. Я уже подумала, что так оно и было, но вот прошла минута, и мама ожила, повернувшись к камину. В глазах её снова сверкнула искра, но в этот раз не из-за солнца, рука взметнулась вверх, а сухие ветки, что лежали в каменной выемке в стене задымились и вспыхнули, перекидывая огонёк на соседей. В комнате моментально посветлело.
И я поздно заметила, как побледнело лицо матушки. Её веки затрепетали, а глаза закатились, оставляя видимыми только покрасневшие от перенапряжения белки.
– Мама! – воскликнула Ева, подхватывая её и не давая упасть на пол. Мне пришлось потесниться, и я села ближе к камину, в котором разгорался огонь. Схватилась за кочергу рядом, чтобы подвинуть угли. Машинальное движение, которое спасало от мыслей в голове.
– Изабель, – я повернулась на звук своего имени и встретилась с укоризненным взглядом. – Ты могла использовать огниво, а не напрягать матушку. Видела же в каком она состоянии.
– Ты тоже могла, – глухо отозвалась я и снова повернулась к огню.
Мне даже не надо было смотреть на сестрёнку, чтобы знать, что сейчас её бледная, не затронутая загаром, кожа покрылась румянцем на щеках и ушах, отображая вину. Она тоже не додумалась использовать огниво – она скорее всего даже не знала, где оно лежит и как им пользоваться. Как в общем-то и я.
– Изи, – в этот раз Ева позвала тише. Я не обернулась, но она знала, что я слушаю. – Нам надо это обсудить.
«Надо», – подумала, но не ответила я.
Надо, но как же не хочется. Я ещё усерднее заворошила углями в камине. Мне казалось, что, если я скажу это вслух, оно станет явью. Но пока я молчу, это всего лишь слухи, мысли. Неправда. Неправда, что отец… Он не мог… Его корабль не мог…
– Его корабль затонул.
Ева озвучила то, что я не хотела признавать, и вместе с этими словами стержень, держащий меня, обмяк. Обмякла и я, прижав к себе колени и обняв их руками. Из моих глаз полились слёзы, которые я так усердно сдерживала весь день. С самого утра. Ведь именно ранним утром, когда жрец проложил путь к саду, а я вместе с остальными сборщиками отправилась работать,.
– Его корабль затонул, – повторила Ева, словно думая, что я её не услышала. Но слышала я, к сожалению, чётко. Каждое слово, что она произносила.
– Старосте нужно будет ещё подтвердить это, когда корабль достанут со дна вместе с тем, что удастся спасти, – очень деликатно Ева не сказала о телах моряков, которые скорее всего уже пошли на корм рыбам и чудовищам. – Но сомнений нет – почтовое судно привезло с собой красный буй с корабля отца. «Пятнадцатая торговая бригада Агнес» – так там было написано.
Моё сердце упало. Отец уже давно должен был прибыть домой: его рейс заканчивался ещё пару недель назад. Если у меня ещё и была надежда на его благополучное возвращение, то теперь она утонула вместе с пятнадцатым торговым кораблём. Красный буй – лёгкая, всегда всплывающая сфера, выкрашенная в ярко-алый цвет, крепилась на самой высокой мачте и содержала внутри всю актуальную информацию о судне и его обитателях. Ошибки быть не могло.
Слёзы хлынули из моих глаз, въедаясь и в без того мокрое от дождя платье. Чёрная дыра, образовавшаяся в груди, разрасталась, грозя заполнить собой всю меня. Пальцы онемели, а горло сковал ужас произошедшего. Я пыталась сдержать рыдания, чтобы не разбудить провалившуюся в беспокойный сон маму, но безуспешно. И, прежде чем я завыла в голос, выпуская всю скопившуюся за день боль, меня накрыло полотно из светлых волос, а тело окружили тёплые родные руки, укрывая от горя.
– Тише, сестрёнка, тише, – словно это не я была старшей, Ева опустилась рядом со мной на колени, обнимая и поглаживая по голове, как маленькую. – Тише, родная. Всё будет хорошо.
И снова слёзы, но в этот раз облегчения. Я разомкнула свой кокон и развернулась всем телом к Еве, вцепившись в её платье. Рыдания всё-таки прорвались с новой силой, но в этот раз их приглушил подол сестрёнки, куда я воткнулась лицом, ища спасения.
– Что нам делать? Что теперь будет? – вопрошала я сестру. – Как мы без отца?
– Всё будет хорошо, – продолжала повторять Ева, покачиваясь со мной, словно на волнах.
И я верила ей. Верила моей маленькой сестрёнке, которая всегда умела держать себя в руках, умела успокоить. Которая, не смотря на юный возраст и Бездарность, смотрела людям прямо в лицо с высоко поднятой головой. Она, чьи глаза были цвета зелени, растущей на побережье, а волосы – будто лучи утреннего света, она никогда не сдавалась перед трудностями, которые ей подкидывала судьба, хоть и недооценивала себя.
Именно Ева, наша маленькая хрупкая Ева, спасла нас всех, когда позже, спустя три года после гибели отца наша жизнь кардинально изменилась, и треклятый рок навис над нашей семьёй.
Эта история не обо мне. Нет. Эта история о храброй девушке, которую жизнь обделила с рождения, лишив, как нам казалось, магии и способностей, наградив лишь страшной фобией и болезнью, которая разъедала её с самого рождения, обещая короткую жизнь.
Удивительно, как может всё сложиться, и я знаю, что случайности не случайны, но тот день, когда на наш остров приплыл он, стал поистине судьбоносным для нас.
Глава 1
– Подавись, Бездарная!
В последний момент Ева успела захлопнуть ставню и укрыться от летящих в неё яиц.
Хлоп. Хлоп. Хлоп. Хлоп.
За последним хлопком последовала тишина, но Ева не спешила выглядывать на улицу: Матильда продавала яйца по пять штук, а значит одно она точно приберегла.
– Раз уж собралась бить яйца, Матильда, то могла бы и продать их. Неполученная прибыль – это потерянная прибыль, не забывай! – выкрикнула Ева в приоткрытую ставню, сразу же прячась обратно под защиту дома и на всякий случай прикрывая свою светлую голову.
Хлоп. Пятое яйцо тоже не достигло цели, теперь стекая по деревяшке. Ева скривилась: оттирать потом эти пятна – замучаешься.
– Не учи меня, девка, – с улицы послышался смачный харчок, словно женщина просто выплюнула последнее слово. – Пускай все куры передохнут, но ты ни одного яйца от меня не получишь!
Внезапный порыв ветра толкнул ставни, раскрывая их. Ева подскочила и навалилась на них всем весом, не давая им распахнуться вновь. За первым ударом тотчас последовал ещё один, слабее, а за ним и третий. Последний был такой лёгкий, что Бездарная рискнула выглянуть наружу. Там, во дворике перед окном стояла больших объёмов женщина с серебристыми, почти белыми, но не седыми, волосами и ярко-голубыми, как безоблачное небо, глазами. Лоб её покрылся испариной, а лицо покраснело. Тяжело дыша, она стискивала платье в районе сердца, с презрением поглядывая на высунувшееся из-за ставни бледное, не тронутое солнцем лицо Евы.
– Фух… – воздух со свистом выходил из лёгких Матильды. – Передай… фух… Анне… фу-ух…что я буду вести разговоры… фух… только с ней или Изи… фу-у-у-х… А если я не увижу задолженные жемчужины до завтра… фух… то знайте…
Матильда смачно харкнула себе под ноги и внезапно упала на колени, прижав ладонь к колоколу острова. Она глубоко вдохнула, чтобы одним выдохом произнести следующее предложение:
– Если до захода солнца вы не вернёте долг, то Семья Коэн больше не будет вести торговлю с Семьёй Эмер. Пусть мой дар станет залогом моего слова, Агнес!
В ужасе от произнесённых слов и от внезапного толчка под ногами Ева отшатнулась от окна, закрывая лицо руками. Ещё шаг назад она сделала, когда по острову прокатилась волна дрожи, распространяясь кругами от белёсой женщины во дворе. Зазвенела посуда на кухне, погас огонь в камине, а с полок упало несколько книг, которые Ева неаккуратно положила друг на друга, когда в шкафу закончилось место.
Красная от перенапряжения Матильда встала и довольно посмотрела на эффект, который оказали её слова: малышка Ева сжалась, будто пыталась стать ещё меньше, чем она есть. А так и было: она совершенно не знала, как ей поступить в ситуации с разгневанной торговкой Семьи Коэн.
Благодаря отцу Семья Эмер занимала на острове центральный, самый высокий холм, расположившись на самой твёрдой и надёжной поверхности. Привилегия любого капитана корабля – получать всё лучшее. Но несмотря на статус, богатой их семью нельзя было назвать. Отец, Бром, никогда не завышал цены, перепродавая всё с наименьшей наценкой. С одной стороны заботясь о жителях их маленького бедного острова, с другой же – заботясь о младшей дочери. Неполученной прибылью Бром отвоевал право Евы спокойно жить на острове, не посягая на её свободу, в другом случае многих Бездарных ожидала жизнь в услужении на кораблях. И хоть такая работа даже оплачивалась, она являлась не чем иным как настоящим рабством.
Семья Коэн, напротив, была обеспечена. Они единственные на всём острове содержали животных – источник мяса, яиц и молока, необходимых для нормального рациона островитян. Только то, что Бром привозил изысканные ткани с крупных островов и другие безделушки для Матильды и её огромного семейства, сбавляло градус зависти, направленный на Семью Эмер.
По крайней мере сбавляло, пока три года назад Бром и его корабль не утонули. Матильда давно мечтала о доме на центральном холме, и в конце концов это был только вопрос времени, когда её терпение закончится.
Из глаз Евы хлынули слёзы обиды. Что же ей делать?
– Матильда! Ты что творишь?
Отняв руки от лица, Ева с облегчением увидела Изабель, идущую по протоптанной дорожке к дому. В одной руке сестра несла огромную корзинку, забитую фруктами, другой рукой поддерживала матушку, которая безвольно брела за дочерью. Сердце Евы, обрадовавшееся появлению сестры, сжалось вновь от вида матери. С самого дня трагедии Анна осунулась и стала сама не своя.
– Изабель! Анна! – Матильда положила руки на бока и широко улыбнулась пришедшим. Улыбка так и сквозила фальшью, которую невозможно было не заметить. – Что ж вы так долго дом без присмотра оставляете? Мы почти проплыли зону дождей и лить перестало вот уже час как. Где гуляли?
С виду участливый вопрос заставил Изабель дёрнуться, ещё крепче сжимая мамину руку. Матильда прекрасно знала, где задержались женщины, и задавала вопрос специально, чтобы уколоть.
Пустой взгляд алых глаз Анны переместился назад, к порту, из которого она вернулась с дочерью. Почти весь день матушка проводила там, словно в ожидании корабля отца, и возвращалась домой только тогда, когда Изабель забирала её после работы в садах.
Волна гнева накатила на Еву, окрашивая её бледные щёки красным, но она ничего не сказала. Не смела произнести и слово. Она и так сказала слишком много, когда Матильда наведалась к ним домой несколько минут назад, явно намереваясь застать Еву одну. Бездарные не имели права голоса – в глазах магов они в принципе имели прав меньше, чем домашнее животное. Под защитой отца Ева забывала об этом: дома её любили, а чужие терпели. Но не теперь. И сегодня Ева, произнеся слова за свою Семью оскорбила мага воздуха, и у Матильды появился повод наложить Клятву.
– Ты прекрасно знаешь, где мы были, Матильда, – процедила сквозь зубы Изабель. Она не планировала ругаться с главой Семьи Коэн, наоборот, сестра хотела уладить конфликт. – Не это сейчас важно. Неужели ты наложила Клятву? Зачем?
– Дорогая Изабель, ты помнишь, какой сегодня день? Вы снова задерживаете возврат долга. Я искренне соболезную вашему горю, и всегда даю достаточно времени, чтобы рассчитаться – Матильда снова приложила руки к груди, пытаясь показать своё сочувствие, но лицо её торжествовало. – Сегодня я пришла к вам вновь, чтобы в память о Броме, продлить возврат долга ещё на море. Пусть Единый Океан будет домом ему, – глава Семьи Коэн сложила перед собой руки и опустила глаза, но затем встрепенулась и негодующе указала на дом, туда, где стояла Ева – Однако эта Бездарная не пустила меня в дом и предложила купить у меня яйца за её безвкусную вышивку! Какое оскорбление!
Еве снова пришлось сдержаться, чтобы не влезть. Она даже прикрыла рот ладонью, чтобы слова обвинения не дали Матильде больше повода для конфликта. Ведь то платье, в котором глава Семьи сейчас стояла перед их домом, вышила сама Ева, своими собственными руками. Это платье, из суинской ткани, Матильда носить не гнушалась.
Матильда тем временем драматично схватилась за голову, причитая:
– Ох, милая Изабель, на эмоциях, от негодования я не сдержалась, уж прости. Но Клятву назад уже не возьмёшь ведь, – она хитро посмотрела на Изи. – Так может тогда вернёте долг сейчас, чтобы по-быстрому аннулировать её?
Изабель вспыхнула. Даже сквозь загорелую кожу пробился румянец.
– Ты же знаешь, Матильда, – медленно проговорила она. – У нас нет сейчас денег: сбережения отца давно закончились. А новые жемчужины мы сможем заработать только в следующем море, когда к нам приплывут торговцы.
Будто бы впервые услышав эту информацию, Матильда снова схватилась за сердце (Ева ненароком подумала, что было бы неплохо, если бы до захода солнца главу Коэн схватил удар, тогда и Клятва разрушилась бы с кончиной этой взбалмошной женщины).
– Как же, как же, запамятовала я. Ох, что же делать-то теперь? Придётся вам найти жемчужины до захода солнца, а не то больше не сможем мы с вами торговать, дорогая. Пойми, Дара я лишаться не хочу.
– Конечно, Матильда, – ответила Изабель, вежливо склонив голову и удобнее перехватив корзинку и руку матушки. – Я приду к вам к закату и верну весь долг, если же нет… – сестра прошла к дому. – Придётся нам обходиться без ваших товаров, как-нибудь да переживём.
Изабель гордо прошла мимо Матильды домой. Лицо главы Семьи Коэн сменилось с улыбчивого на недовольное, когда Изи оказалась к ней спиной. Бросив напоследок полный презрения взгляд на Еву, Матильда ушла, полностью уверенная, что Эмеры не найдут жемчужины до означенного срока. Вопрос времени, когда лакомый кусочек в виде их дома на самом высоком холме достанется Коэнам.
Хлопнула дверь и звякнул замок – никто больше на острове на запирал дверь, кроме сестёр Эмер. Больше у них не было защиты капитана корабля, и каким бы уважением не пользовался Бром, к ним в любой момент мог прийти островитянин или приезжий и продать Еву на проплывающий мимо корабль за хорошую цену. То же могло ожидать и Анну с Изабель: то, что они скрывали Бездарную, – уже было поводом для их продажи.
Изабель провела матушку к дивану и принялась разбирать корзинку – сегодня их снова ожидает яблочный пирог. Она не смотрела на Еву, которая сжалась в углу, боясь пошевелиться. Младшей Эмер было стыдно за произошедшее: если они лишатся дома и останутся без мяса и молока, то это будет только её вина.
– Из, – тихонько позвала она сестру, когда та закончила с корзинкой и села рядом с матушкой, нежно поглаживая её по руке. – Ты злишься?
Изабель долго не отвечала. За окном застучал дождь, но уже не таким сплошным потоком, сметающим всё на своём пути, как море назад. Лёгкое покрапывание не способно было оставить даже небольшого синяка, тогда как ливень мог и убить, задавив своей массой случайного прохожего, не успевшего спрятаться в каменном доме, сделанном из застывшей глеи. Их дом не зря считался самым надёжным – не только из-за прекрасного вида из окон, открывающегося на все стороны света, но и из-за надёжного стройматериала. Чем ближе к середине купола острова, тем прочнее ороговевшая слизь.
Медленно Изабель повернула голову в сторону Евы, и та сжалась ещё сильнее, увидев немой упрёк. Но затем сестра выдохнула и уже спокойно улыбнулась:
– Нет, Ев, я не злюсь, – Изабель подвинулась на диване, приглашая Еву присоединиться, что та и сделала. Матушка рядом уже задремала, погрузившись в беспокойный сон. – На тебя по крайней мере. Я злюсь на эту самовлюблённую бабу. Она уже не помнит ничего хорошего, что отец сделал для неё.
Слова Изабель сочились презрением, и оправданно. Она не скажет это вслух, но Ева знала о чём больше всего беспокоилась её сестра. О капитанах.
К ним на остров редко заплывали чужаки – в основном их местные торговцы и почтальоны, однако пару раз в оборот на причал прибывали и незнакомые капитаны. Добрать припасов, отдохнуть, залатать пробоины после встречи с пиратами или чудовищами. Меркантильная Матильда вполне могла подсказать одному из капитанов, что на холме проживает нищая семья с Бездарной, и тогда их точно ждало бы рабство.
Слово капитана – закон, ему нельзя не подчиниться, иначе жди беды: болезни, несчастного случая или чего похуже. Ева слышала о происшествиях, когда ослушавшиеся капитана даже теряли свой Дар и становились не просто Бездарными, а обесцвечивались: их кожа серела, обезвоживалась, покрывалась глубокими морщинами, волосы седели, становились тусклее, чем у магов воздуха, а глаза теряли свою зоркость, покрываясь бельмом. У Евы не было Дара, поэтому такой исход ей не грозил, но всё равно при ослушании у Бездарных оставались гнойные язвы, лихорадки, приступы и другие беды. Игорь с их острова так лишился руки, когда отказался продавать приезжему капитану красивое полотно, вышитое вручную его дочерью. Сразу после того, как капитан отбыл, крыша дома пошла трещинами и обрушилась, чудом никого не убив и только лишь размозжив руку главы Семьи.
Ева поёжилась от воспоминаний: в тот день лекарь отсутствовал на острове, и Игоря привели к ней, чтобы она зашила рану. Её умения нередко играли с ней грустную шутку.
Пока Ева размышляла о своей возможной судьбе, Изабель решительно встала и начала рыться по шкафам, собирая разные безделушки. Торопливо скидывая предметы в корзину, она затараторила:
– Так. Ева, присмотри за домом и матушкой. Никому не открывай и не отвечай. Поняла? Нельзя ещё больше портить отношения с соседями. Если будут настойчивы – разбуди матушку, но не настаивай, если она не захочет ни с кем говорить. Я пройдусь по домам – спрошу долги и попробую продать некоторую твою вышивку. Надеюсь, ты не против?
Ева покачала головой, но это было и не нужно: они обе понимали, что это единственный способ собрать жемчужины в срок. Проблема была только в том, что никто не хотел покупать вещи, сделанные Бездарной. Да, иногда над ней сжаливались, но в таком случае старались сделать вид, что это не Ева, а Изи сшила красивое платье, связала изящную салфетку или смастерила удобную сумку. Будет ли кто-то теперь торговать с ними, Ева не знала, ведь Клятву, произнесённую Матильдой, услышал каждый островитянин: Агнес – остров-медуза, об этом позаботилась. Кто захочет портить отношения с Семьёй Коэн?
Выбегая из дома, Изабель задержалась в дверях, с грустью глядя на сестру и мать. Бездарная девушка и сломленная смертью любимого женщина – вся ответственность за Семью ложилась на хрупкие плечи Изабель.
– Берегите себя, – устало произнесла она. – Я вернусь после заката.
У неё было всего пара часов на то, чтобы найти несколько сотен жемчужин. Нереальная задача для их бедного острова, где нужная сумма была только у тех, кому Эмеры эту сумму и задолжали.
Проводив сестру взглядом из окна, Ева перекинула щеколду на двери, закрываясь от внешнего мира. На диване мирно сопела матушка, вымотанная целым днём, проведённым в порту. У неё не было сил уходить в сады на работу, и дочери это прекрасно понимали. Ева аккуратно уложила Анну, накрывая лёгким пледом: холодная зона дождей осталась позади. Из промозглого, беспокойного и полного водоворотов Бушующего Агнес выплыла пару дней назад, входя в тёплую зону цветения. Теперь они рассекали спокойное Волнистое – море, ещё не такое тёплое, но уже прогреваемое палящим солнцем, с редкими облаками на голубом небе.
Такие же тёплые слёзы текли по щекам Евы. Собственное бессилие накатило усталостью, и она, нежно поцеловав матушку в щеку, решила подняться на мансарду – единственную на всём их острове.
Бедняки не строили дома. Годами засыхающая глея образует горы и холмы, в которых люди пробивают двери, окна, облагораживая естественные пещеры. С каждым годом все дома немного подрастали после линьки острова, но больше всего росло именно центральное здание, где слизь сходила хуже всего. Дом Семьи Эмер был единственным трёхэтажным строением в округе. Третий этаж отец достраивал дополнительно с мастерами-строителями, заказанными с большого острова, специально для своих товаров, забивая ими всю мансарду под завязку. После его гибели осталось много вещей, которые Семья Эмер постепенно продавала, чтобы выжить.
Поднявшись наверх, слёзы Евы полились с новой силой. Сейчас мансарда была девственно чистой. Уже две зоны прошло, как закончились товары отца.
Во все четыре стороны смотрели панорамные окна. Раньше они были узкими, и Ева с Изабель постоянно ссорились из-за того, чья очередь смотреть на закат, рассвет, появление кракена или большого корабля. Крики и слёзы были постоянными жителями мансарды, пока однажды, после особо длительного плаванья, отец не вернулся со строителем с крупного соседнего острова Аннабель. Мастер расширил окна и вставил прочные, почти не пачкающиеся стёкла, которые в лучах заходящего солнца переливались всеми цветами радуги. Последний писк моды и огромная дыра в бюджете семьи стоили мирной жизни между сёстрами.
До заката оставалось уже не так много времени, и Ева присела на подоконник, подобрав под себя ноги и положив на колени голову. Она выбрала окно, из которого отлично просматривалась подходная дорожка, так что она сразу увидит, если кто-то будет приближаться к дому. А ещё из этого окна было видно главный порт, заходящее солнце и кильватер, который оставляла после себя Агнес.
Вид из окна всегда успокаивал бурю в сердце Евы. При любых ссорах и переживаниях она поднималась наверх, глядя на недоступную ей поверхность острова. Ева не боялась смотреть на открывающийся вид, но только крыша над её головой исчезала, как её охватывала паника, каменеющая её конечности и сердце. Она не могла ни двинуться, ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Сердце начинало бешено биться, а тело сотрясала крупная дрожь. Так было с детства, а матушка рассказывала, что подобным страдают многие Бездарные. Но вид на остров, пока она была у себя дома, её не пугал, и он правда был шикарный.
Купол Агнес градиентом сменялся с серого в центре на нежно-голубой, почти сливающийся с морем, по краям. Если бы не зелёные деревья и трава, растущие в питательной упругой глее, то сложно было бы различить границу между медузой и водой. Но не только зелёный радовал глаза Евы: синие, жёлтые, красные, фиолетовые и других цветов точки были разбросаны по всему острову. Серые от природы дома люди раскрашивали разноцветными красками, а в горшки у стен и окон высаживали цветы и растения каждый на свой вкус.
Вдалеке виднелся и крупный порт, на котором сновали люди, собирая пойманную за день рыбу. Множество сетей располагались на западном берегу острова, и их все надо было опустошить, пока они не порвались или чего хуже – не утянули остров на глубину. Однажды Ева слышала о таком острове, который чуть не перевернулся от натяжения сетки, которую не успевали убрать из-за разыгравшейся на острове чумы.
Островитяне забегали активнее: рядом с островом открылся водоворот. Редкое явление в Волнистом, но всё же случающееся. Завороженная движением воды, Ева уселась поудобнее, наблюдая за природным феноменом.
Мама рассказывала Еве и Из, что есть острова, где жители стараются придерживаться одной цветовой гаммы или даже только одного цвета. Больше всего Еве нравились рассказы о Лазурном острове – загадочном прибежище пиратов. Анна говорила, что никто точно не знает, существует ли он на самом деле, этот загадочный остров. По слухам на Лазурном не росли растения, а ороговевшую слизь пираты соскребали в море, травмируя медузу, не позволяя ей разрастаться, но и сохраняя её практически невидимой на голубой же воде. Все здания, успевшие вырасти на медузе, пираты окрашивали в цвета моря. Но самым удивительным в рассказах матушки было то, что остров никогда не плыл по одному маршруту, как остальные! Якобы главный водный жрец острова был настолько могущественным, что мог управлять движением целого острова, замедляя его и даже меняя направление.
Солнце опустилось ниже, и его лучи, проходя сквозь заморское стекло, окрасили мансарду яркими цветами. Ева отвлеклась от моря, наблюдая за солнечными зайчиками, прыгающими по пустому помещению. Накатили воспоминания, и она улыбнулась, вспомнив детские сказки. Конечно, сказки. Если бы и существовал на свете такой маг, то вероятнее всего он стал бы капитаном своего собственного корабля, ведь капитаны в большем почёте, чем обычные жрецы. Чего уж там, никого важнее капитана Ева и представить не могла. Ни глава острова, ни главный жрец, ни король Аурелии – самого большого острова всех морей, никто не мог приказывать капитану даже самого маленького судна. Исключительные маги могли управлять кораблями, поэтому Брома на острове и уважали.
Внезапно в её мысли ворвался шум, и Ева встрепенулась, отвлёкшись от рассматривания солнечных зайчиков. Она взглянула на дорожку, ведущую к дому, ожидая увидеть источник шума, но там никого не было. Тогда она перевела глаза выше и оцепенела.
Водоворот, который уже должен был остаться позади, всё это время тянулся за Агнес, нагоняя её. Люди в порту волновались и кричали. Среди них Ева заметила чёрные одежды водных жрецов, безуспешно машущих руками: вопреки их усилиям водоворот только увеличивался и приближался к острову.