Лунный камень

Глава XII

Ночь четверга прошла без происшествий. В пятницу утром поступили две новости.

Первая: работник пекарни сообщил, что встретил Розанну Спирман накануне после обеда. Лицо девушки было закрыто плотной вуалью, она шла через торфяник по тропинке, ведущей во Фризингхолл. Спрашивается, с чего бы ей прятаться, ведь из-за увечного плеча бедняжку любой мог сразу узнать. Повстречавший ее человек, видимо, ошибся – Розанна, как известно, всю вторую половину дня не выходила из своей комнаты.

Вторую новость принес почтальон. Уважаемый мистер Канди, хваставший, уезжая со дня рождения в проливной дождь, непромокаемой докторской кожей, в который раз пошутил неудачно. В ту же ночь он простудился и слег с высокой температурой. По рассказу почтальона, бедняга был не в себе и нес всякий вздор, не теряя в бреду бойкости, с какой, бывало, говорил в здравом уме. Нам всем было очень жаль доктора, хотя мистер Фрэнклин сожалел скорее по поводу мисс Рэчел, чем о его болезни. Судя по его словам, сказанным миледи во время завтрака, он тревожился, что, если беспокойство из-за Лунного камня вскоре не утихнет, то мисс Рэчел самой может срочно понадобиться совет лучшего врача, какого мы только сможем найти.

После окончания завтрака пришла телеграмма от мистера Блэка-старшего – ответ его сыну. Он сообщал, что приложил руку (с помощью своего друга, начальника полиции) к поискам человека, способного оказать нам помощь. Человека этого звали сержант Кафф. Ожидалось, что он прибудет из Лондона утренним поездом.

Прочитав имя нового сыщика, мистер Фрэнклин вздрогнул. Оказалось, что во время пребывания в Лондоне он слышал от адвоката отца занятные истории о сержанте Каффе.

– Теперь я уверен – мы вскоре увидим конец наших злоключений, – объявил он. – Если хотя бы половина слышанных мной историй правдива, то по части распутывания сложных дел равного сержанту Каффу не сыскать во всей Англии!

Чем ближе подходило время появления столь знаменитой и одаренной личности, тем больше нас охватывали волнение и нетерпеливость. Главный инспектор Сигрэв, вернувшись в наш дом в установленный срок и услышав о приезде сержанта, немедленно заперся в комнате с пером, чернилами и бумагой и сел писать отчет, который от него непременно потребуют. Я был не прочь сам отправиться на станцию за сержантом Каффом. Однако о карете и лошадях миледи – даже для встречи такой знаменитости, как Кафф, – нечего было и думать, а фаэтон и пони были позже нужны мистеру Годфри. Он страшно сожалел, что ему приходится покидать тетю в такое неспокойное время, и любезно отложил отъезд до отправления последнего поезда, лишь бы выслушать мнение полицейского знатока из Лондона о краже алмаза. Однако в пятницу мистеру Годфри требовалось быть в городе, потому что дамский кружок столкнулся с трудностями и в субботу утром нуждался в его совете.

Когда настало время прибытия сержанта, я вышел к воротам, чтобы его встретить.

Подходя к сторожке, я увидел одноконный экипаж железной дороги. Из него вышел седеющий пожилой господин, настолько тощий, что, казалось, на костях не осталось ни единой унции мяса. Он был одет в сдержанные черные тона, на шее – белый галстук. Лицо – острое, как топор; кожа – желтая, сухая и жухлая, как осенний лист. Глаза светло-серого стального оттенка, встретившись с вашими, производили обескураживающий эффект: сыщик как будто уличал в вас в чем-то таком, о чем вы сами не подозревали. Походка – мягкая, голос – меланхоличный, длинные тонкие пальцы крючковаты, как когти. Он походил на приходского священника или гробовщика, но только не на того, кем был в действительности. Могу побиться об заклад: где бы вы ни искали, а более противоположного человека главному инспектору Сигрэву и менее подходящего офицера, чтобы внушить спокойствие растревоженной семье, вы не смогли бы найти.

– Это дом леди Вериндер? – спросил сыщик.

– Да, сэр.

– Я сержант Кафф.

– Сюда, сэр, если позволите.

По дороге к дому я назвал свое имя и должность, дав понять, что со мной можно говорить о деле, ради которого его призвала миледи. Однако как раз о деле сержант не проронил ни слова. Он похвалил поместье и заметил, что морской воздух очень прохладен и свеж. Я же терялся в догадках, чем знаменитый Кафф заслужил свою репутацию. Мы подошли к дому в настороженности, как два незнакомых пса, которых впервые посадили на одну цепь.

Спросив о миледи и услышав, что она в оранжерее, мы обогнули дом и вышли в сад, отправив на ее поиски слугу. Пока мы ждали, сержант Кафф заглянул под вечнозеленую арку, увидел наш розарий и прямиком направился туда, впервые проявив признаки хоть какой-то заинтересованности. К удивлению садовника и к моему отвращению, знаменитый полицейский показал себя кладезью познаний в бесполезной науке разведения роз.

– Ага, вы правильно расположили цветник – лицевой стороной на юг и юго-восток, – сказал сержант, качнув седой головой с ноткой удовольствия в меланхоличном голосе. – Самая лучшая фигура для роз – круг, заключенный в квадрат. Да-да, с тропинками между всеми клумбами. А вот галькой посыпать не следует. Только трава, мистер Садовник. Дорожки в розарии должны быть травяные, гравий для роз слишком твердое покрытие. Какие хорошенькие – белые, блаш. Они всегда хорошо растут вместе, правда? А вот и белая мускусная, мистер Беттередж. Наши старые английские розы неплохо держат марку по сравнению с самыми лучшими и новейшими сортами, а? Миленькая моя! – Сержант потрогал мускусную розу длинными пальцами, обращаясь к ней, как к ребенку.

Да уж, подходящего прислали человека, чтобы найти алмаз мисс Рэчел и укравшего его вора!

– Вы, как я вижу, большой любитель роз, сержант? – заметил я.

– У меня не остается времени на любовь к чему-либо, – отвечал сержант Кафф. – Но когда выдается минутка для проявления любви, мистер Беттередж, то ее обычно получают розы. Я с детства жил среди них в питомнике отца, и если получится, среди них же закончу свои дни. Да. Когда-нибудь (с Божьей помощью) я перестану ловить воров и попытаю силы в разведении роз. У меня между клумбами, мистер Садовник, будут травяные дорожки.

Очевидно, галечные дорожки в нашем розарии вызывали у сыщика серьезную антипатию.

– Странный выбор, сэр, – отважился высказать я, – для человека вашей профессии.

– Если посмотреть вокруг (большинство людей не смотрят), – сказал сержант Кафф, – вы увидите, что личные вкусы человека почти всегда прямо противоположны характеру его занятий. Покажите мне более противоположные вещи, чем роза и вор, и я с готовностью поменяю свои вкусы, если в моем возрасте это еще не поздно сделать. Вы не находите, что дамасская роза лучшая среди самых нежных сортов, мистер Садовник? Ага! Я так и думал. А вот и леди. Ведь это леди Вериндер?

Он увидел госпожу еще до того, как ее увидел я или садовник, хотя нам было известно, откуда она появится, а сыщику нет. Я начал думать, что он более сноровист, чем мне сначала показалось.

Внешность сержанта или характер его миссии заставили миледи немного смутиться. На моей памяти она впервые не нашлась, что сказать при встрече с незнакомым человеком. Сержант Кафф немедленно вывел ее из затруднения. Он спросил, не расследовал ли кто-нибудь кражу до него. Услышав, что прежде был вызван другой человек, который сейчас находится в доме, он попросил переговорить с ним и уж потом что-либо предпринимать.

Миледи пошла вперед, указывая дорогу. Прежде чем уйти, сержант напоследок бросил кислый взгляд на дорожки и сделал последний выстрел по садовнику:

– Уговорите ее светлость посадить траву. Никакой гальки! Никакой гальки!

Как так получилось, что главный инспектор Сигрэв, представленный сержанту Каффу, оказался намного ниже ростом последнего, я не в состоянии объяснить. Могу лишь засвидетельствовать сам факт. Они вдвоем уединились в запертой комнате, не впуская туда ни одного смертного. Когда они вышли оттуда, мистер инспектор был в возбуждении, а мистер сержант зевал от скуки.

– Сержант изволит осмотреть гостиную мисс Вериндер, – напыщенно и пылко обратился ко мне мистер Сигрэв. – У сержанта, возможно, возникнут вопросы. Будьте любезны, проводите сержанта!

Выслушивая эти распоряжения, я мельком глянул на великого Каффа. Великий Кафф в свою очередь смотрел на главного инспектора Сигрэва с выражением спокойного ожидания, которое я заметил раньше. Я не берусь утверждать, что он просто-напросто наблюдал за окончательным превращением коллеги в осла. Но предположить это, по крайней мере, могу.

Я проводил сержанта наверх. Он неторопливо осмотрел индийский шкафчик и весь «будуар», задавая вопросы (главному инспектору – изредка, мне – постоянно), направление которых ускользало от нас обоих. Со временем он добрался до двери и декоративной раскраски, о которой вы уже знаете. Сержант с любопытством приложил худой палец к маленькому смазанному участку чуть ниже замка, ранее замеченному инспектором, когда тот выгонял набившихся в комнату служанок.

– Какая досада! – сказал сержант Кафф. – Как это случилось?

Вопрос был задан мне. Я ответил, что прошлым утром в комнату ввалилась толпа служанок и кто-то задел дверь своей юбкой.

– Главный инспектор Сигрэв выпроводил их, прежде чем они успели причинить еще больший вред, – добавил я.

– Так точно! – по-военному гаркнул инспектор. – Я приказал им выйти. Это юбки виноваты, сержант. Юбки.

– И вы заметили, чьи именно? – спросил сержант Кафф. Не коллегу, а меня.

– Нет, сэр.

Он повернулся к главному инспектору Сигрэву.

– Но вы-то, полагаю, заметили?

Инспектор немного растерялся, но вышел из положения как мог.

– Я не размениваю свою память на такие пустяки, сержант. Сущие пустяки.

Сержант Кафф бросил на него такой же взгляд, каким смотрел на галечные дорожки в розарии, и, не меняя меланхоличного тона, впервые дал почувствовать, с кем мы имели дело.

– На прошлой неделе, мистер главный инспектор, я проводил тайное расследование, с одной стороны – убийства, а с другой – чернильного пятна на скатерти, происхождения которого никто не мог объяснить. Мой опыт жизни в нашем маленьком гадком мире с его гадкими повадками убеждает меня, что я до сих пор не сталкивался с такой вещью, как пустяк. Прежде чем предпринять дальнейшие шаги в этом деле, мы должны найти юбку, оставившую след на двери, и точно установить, как долго сохла краска.

Мистер инспектор, приняв выговор с надутым видом, спросил, вызывать ли служанок. Сержант Кафф, минуту поразмыслив, со вздохом покачал головой.

– Нет, сначала разберемся с краской. Тут ответ либо «да», либо «нет», это можно сделать быстро. А вопросы о женских юбках – это надолго. В котором часу служанки находились в этой комнате вчера утром? В одиннадцать, да? В этом доме кто-нибудь знает, была ли краска в одиннадцать утра сырая или уже высохла?

– Племянник ее светлости, мистер Фрэнклин Блэк, должен знать, – подсказал я.

– Этот джентльмен сейчас в доме?

Мистер Фрэнклин чуть не за дверью ждал, когда его представят великому Каффу. Через полминуты он уже стоял в комнате и давал показания.

– Эту дверь, сержант, мисс Вериндер раскрасила под моим руководством и с моей помощью, используя разбавитель, смешанный по моему рецепту. Состав и любая краска, с которой он применялся, высыхает за двенадцать часов.

– Вы помните, когда был закончен смазанный участок?

– С абсолютной точностью. Это был последний кусочек двери. Мы завершали его последним, в среду. Я лично закончил работу над ним в три часа пополудни или около того.

– Сегодня пятница, – обратился сержант Кафф к главному инспектору Сигрэву. – Отсчитаем время назад, сэр. Работа была закончена в три часа дня в среду, то есть краска высохла к трем часам утра в ночь на четверг. Отнимаем три от одиннадцати, получаем восемь. К тому времени, когда служанки якобы смазали краску своими юбками, мистер главный инспектор, она была суха уже восемь часов!

Какой нокаутирующий удар для мистера Сигрэва! Если бы он не взял на подозрение бедную Пенелопу, я бы его пожалел.

Решив вопрос с краской, сержант Кафф с этого момента махнул рукой на коллегу и все вопросы адресовал только мистеру Фрэнклину, как более надежному помощнику.

– Вполне возможно, сэр, – сказал он, – вы вложили в наши руки улику.

Не успели эти слова слететь с губ сержанта, как дверь спальни распахнулась и наружу выскочила мисс Рэчел.

Она обратилась к сержанту так, будто не замечала (или не обращала внимания), что они были совершенно незнакомы.

– Вы сказали, – спросила она, указывая на мистера Фрэнклина, – что он вложил в ваши руки улику?

(«Это мисс Вериндер», – прошептал я за спиной сержанта.)

– Да, этот джентльмен, мисс, – проговорил сержант, внимательно изучая серыми, как вороненая сталь, глазами лицо юной госпожи, – возможно, вложил в наши руки улику.

Она повернулась и попыталась взглянуть в глаза мистера Фрэнклина. Я говорю «попыталась», потому что мисс Рэчел отвернулась еще до того, как встретилась с ним взглядом. В ее сознании, казалось, происходило какое-то странное волнение. Она порозовела, потом снова сделалась бледной. Вместе с бледностью на лице появилось новое выражение, сильно меня озадачившее.

– Ответив на ваш вопрос, мисс, – сказал сержант, – прошу вас ответить и на мой. Здесь на двери смазана краска. Вы случайно не знаете, когда это случилось? И кто это сделал?

Вместо ответа мисс Рэчел продолжала задавать свои собственные вопросы, как будто полицейский не открывал рта или она его не слышала.

– Вы еще один сыщик?

– Сержант Кафф, мисс. Из уголовной полиции.

– Совет юной дамы заслуживает внимания, как вы считаете?

– Рад буду выслушать вас, мисс.

– Исполняйте ваши обязанности, не прибегая к помощи мистера Фрэнклина Блэка!

Мисс Рэчел выпалила эти слова так ядовито, так свирепо, с таким невероятным выражением злобы на мистера Фрэнклина и в голосе, и во взгляде, что, даже зная ее с младенчества, любя и уважая не меньше миледи, я впервые в жизни почувствовал стыд за нее.

Невозмутимый взгляд сержанта Каффа буквально прилип к ее лицу.

– Спасибо, мисс, – сказал он. – Вам что-нибудь известно о пятне? Вы не могли смазать краску сами по неосторожности?

– Я ничего не знаю о пятне.

Ответив, она развернулась и снова ушла, заперев за собой дверь спальни. На этот раз я тоже, как до меня Пенелопа, услышал за дверью бурные рыдания.

Я не решился посмотреть на сержанта и вместо этого взглянул на мистера Фрэнклина, который стоял ко мне ближе всех. Он, похоже, огорчился еще больше моего.

– Я не зря говорил, что беспокоюсь о ней, – сказал он. – Теперь вы сами видите почему.

– Мисс Вериндер, похоже, немного не в себе из-за утраты алмаза, – предположил сержант. – Камень-то ценный. Неудивительно!

То самое оправдание, которое я привел вчера (когда мисс Рэчел забылась в присутствии инспектора Сигрэва), повторил теперь посторонний человек, в отличие от меня совершенно не заинтересованный ее оправдывать! Меня охватил холодный озноб – причины я в тот момент не понял. Теперь-то до меня дошло: уже тогда я, видимо, заподозрил, что в уме сержанта Каффа дело внезапно получило новую (зловещую) окраску – целиком и полностью на основании того, что он разглядел в мисс Рэчел во время их первой встречи.

– Язык юных леди имеет привилегии, – сказал сержант Кафф мистеру Фрэнклину. – Давайте забудем о случившемся и займемся делом. Благодаря вам мы теперь знаем время, когда высохла краска. Далее необходимо установить, когда покрашенную дверь в последний раз видели без пятна. У вас-то голова на плечах есть, и вы понимаете, о чем я.

Мистер Фрэнклин взял себя в руки и, сделав усилие, перевел мысли с мисс Рэчел на расследование.

– Мне кажется, я понимаю: чем короче промежуток времени, тем уже круг поисков.

– Совершенно верно, сэр. Окончив работу после обеда в среду, не возвращались ли вы посмотреть на нее еще раз?

– Пожалуй, нет, – покачал головой мистер Фрэнклин.

– А вы? – повернулся ко мне сержант Кафф.

– И я, пожалуй, нет, сэр.

– Кто последним был в комнате в среду вечером?

– Полагаю, что мисс Рэчел, сэр.

– Или ваша дочь, Беттередж, – вставил мистер Фрэнклин. Он повернулся к сержанту и объяснил, что моя дочь была горничной мисс Вериндер.

– Мистер Беттередж, пригласите вашу дочь наверх. Стойте! – Сержант отвел меня к окну, где нас не могли услышать. – Ваш главный инспектор, – перешел он на шепот, – представил довольно полный отчет о том, как он расследовал дело. Среди прочего он, как сам признался, настроил против себя всех слуг. Очень важно снова их успокоить. Выразите им всем и вашей дочери мое почтение и передайте две вещи: во-первых, у меня – пока еще – нет доказательств, что алмаз был похищен; мне всего лишь известно, что он пропал. Во-вторых, мое дело всего лишь попросить слуг сообща поразмыслить и помочь мне найти его.

Тут я припомнил, как отреагировали служанки на запрет главного инспектора Сигрэва входить в свои комнаты.

– Осмелюсь спросить, сержант, нельзя ли сообщить женской прислуге третью вещь? Позволяете ли вы им (в знак вашего почтения) шляться туда-сюда по лестнице и заходить в свои комнаты, как им заблагорассудится?

– Позволяю.

– Что-что, а это точно их успокоит, – заметил я. – Всех, от поварихи до посудомойки.

– Ступайте и сделайте это, не откладывая, мистер Беттередж.

Поручение заняло у меня меньше пяти минут. В вопросе о возвращении в спальни возникла только одна загвоздка. Мне пришлось серьезно надавить своим начальственным авторитетом, чтобы удержать всю женскую прислугу дома от попытки явиться вслед за мной и Пенелопой наверх, подчиняясь жгучему желанию помочь сержанту Каффу в роли добровольных свидетелей.

Пенелопа, похоже, угодила сержанту. Вид его стал чуточку менее мрачным, сыщик глядел на нее, как давеча на мускусную розу в розарии. Вот что рассказала моя дочь о том, что из нее вытянул сержант. Показания она дала, я уверен, точно и аккуратно. Еще бы! Она мое дитя до мозга костей. В ней ничего нет от матери. Слава тебе, господи, за это!

Пенелопа рассказала, что принимала живое участие в раскрашивании двери, помогая смешивать краски. Она запомнила участок под замком, потому что он был последний. Несколькими часами позже пятна на нем все еще не было. В это время – она слышала бой часов в «будуаре» – ее хозяйка находилась в спальне, и она пожелала ей спокойной ночи. Нажимая ручку окрашенной двери, помнила, что краска еще не высохла (ведь она сама помогала ее смешивать). Очень старалась не задеть покрашенную часть двери. Могла поклясться, что придержала юбки и не смазала краску. Но поклясться, что не сделала этого случайно, не могла. Помнила, какое платье было на ней, потому что оно было новое, подарок мисс Рэчел. Отец тоже его помнит и может подтвердить. Предложила принести платье и сбегала за ним. Отец признал в нем то самое, которое было на ней в тот вечер. Все юбки были осмотрены – кропотливый труд ввиду их многочисленности. Нигде не обнаружено даже намека на пятнышко. Показания Пенелопы закончены – все точно и правдиво. Подписываюсь, Габриэль Беттередж.

Затем сержант расспросил меня о крупных собаках, способных зайти в комнату и смазать краску хвостами. Услышав, что собак сюда не пускают, он послал за увеличительным стеклом и попробовал исследовать пятно, глядя на него в лупу. Отпечатков пальцев на краске не обнаружилось. Все указывало на то, что краску смазала чья-то одежда. Этот кто-то (если свести воедино показания Пенелопы и мистера Фрэнклина) должен был находиться в комнате и задеть краску в промежутке между полуночью и тремя часами утра.

Подведя расследование к этой точке, сержант Кафф обнаружил, что главный инспектор Сигрэв все еще находится в комнате, после чего обобщил свои находки в назидание коллеге следующим образом:

– Этот ваш пустячок, мистер главный инспектор, стал намного весомее с тех пор, как вы соизволили обратить на него внимание. На данном этапе поисков мы, как я это вижу, должны сделать три находки, касающиеся смазанной краски. Найти (во-первых), есть ли в этом доме одежда со следами краски. Установить (во-вторых), кому эта одежда принадлежит. Узнать (в-третьих), по какой причине это лицо находилось в комнате и смазало краску в промежуток времени с полуночи до трех утра. Если этот человек не сможет удовлетворительно объяснить причину, считайте, что вы нашли того, кто взял алмаз. Я, с вашего позволения, разберусь с этим сам и не буду отрывать вас от ваших обычных обязанностей в городе. Я знаю, что вы оставляли здесь своего человека. Пусть он побудет в моем распоряжении на случай надобности. В остальном – желаю вам всего хорошего.

Уважение, которое главный инспектор питал к сержанту, было велико, но уважение к себе самому – больше. Жестоко уязвленный Каффом, выходя из комнаты, он провел искусный ответный удар.

– До сих пор я воздерживался от выражения собственного мнения, – сказал главный инспектор, ничуть не растеряв воинственности в голосе. – Предавая дело в ваши руки, хотел бы сделать всего лишь одно замечание. Поговорку «делать из мухи слона» придумали не зря. До свидания.

– Муху вообще можно не заметить, если задирать нос слишком высоко. – Дав сдачи, сержант Кафф повернулся на каблуках и сам отошел к окну.

Мистер Фрэнклин и я молча ждали, что за этим последует. Сержант, держа руки в карманах, смотрел в окно и тихо насвистывал мелодию «Последней розы лета». Позднее я обнаружил, что он забывал о манерах и начинал насвистывать только в те минуты, когда его ум работал на всю катушку, приближая его шаг за шагом к неизвестной цели. В такие моменты сержант, очевидно, черпал помощь и вдохновение в «Последней розе лета». Чем-то эта мелодия была созвучна его характеру. Напоминала его любимые розы, что ли? В его исполнении она звучала очень меланхолично.

Отвернувшись от окна через минуту или две, сержант вышел на середину комнаты, остановился и в глубокой задумчивости посмотрел на дверь спальни мисс Рэчел. Вскоре он как бы очнулся и кивнул сам себе, словно говоря: «Так сойдет». Обратившись ко мне, он попросил договориться о десятиминутной беседе с миледи – при первой же возможности.

Выходя из комнаты, я услышал, как мистер Фрэнклин задал сержанту вопрос, и остановился на пороге, чтобы не упустить ответ.

– Вы уже догадались, кто похитил алмаз?

– Алмаз никто не похищал.

Такой взгляд на дело озадачил нас обоих, и мы стали упрашивать сержанта объяснить, что он имел в виду.

– Потерпите, – сказал сержант. – Пока еще не все части головоломки встали на место.