Хроники Нетесаного трона. Клинки императора

– Ты меня слышишь? – вполголоса спросил он. – Как сильно ты ранен?

Глаза моряка метались в глазницах, словно ища источник звука, пока наконец не остановились на Валине.

– Ты… – еле слышно просипел он.

Валин взглянул внимательнее. Он никогда не встречал этого человека прежде, во всяком случае не здесь, на Островах, – однако в лихорадочном взгляде моряка сквозило узнавание, которое приковало Валина к месту.

– Ты бредишь, – осторожно произнес юноша, подбираясь ближе.

Кажется, человек не притворялся, разве что он был профессиональным актером.

– Куда ты ранен?

– У тебя… глаза… – слабым голосом отозвался моряк.

Валин замер. Обычно, упоминая «глаза», люди говорили о его отце, Санлитуне, или его брате Кадене – оба обладали знаменитым огненным взглядом, пылающими радужными оболочками, которые отмечали их как наследников самой Интарры и полноправных императоров Аннура. Даже у его старшей сестры Адер были такие глаза, хотя она, женщина, не имела шансов взойти на Нетесаный трон. В детстве Валин им смертельно завидовал – однажды он даже чуть не ослеп, пытаясь зажечь собственные глаза горящим сучком. Правда, однако, состояла в том, что взгляд Валина был не менее обескураживающим: черные зрачки, почти невидимые на фоне угольно-бурых радужных оболочек. Как говорила Ха Лин: если у Кадена глаза горели огнем, то у Валина – мерцали золою.

– Мы шли… за тобой, – упорно продолжал моряк.

У Валина внезапно закружилась голова, его зашатало, словно корабль заплясал на беспорядочных волнах.

– Почему? Кто «мы»?

– Эдолийцы… – выговорил раненый. – Нас послал император.

Эдолийская гвардия! Это объясняло и профессиональную подготовку, и лиранскую сталь. Личные телохранители императора были, разумеется, хорошо обучены и хорошо экипированы. Не считая кеттрал, это были самые знаменитые войска империи, люди с железной волей, чья преданность аннурскому трону вошла в легенды. Ярл Геннер, основатель ордена, постановил, что гвардейцы не должны иметь ни жен, ни детей, ни собственного имущества – чтобы обеспечить их безграничную преданность императору и гвардии.

Но как эдолийцы оказались здесь, на этом клипере, в трех неделях плавания от столицы? И почему все они мертвы или при смерти? Неясно было, и кто мог взять подобный корабль на абордаж и перебить людей, бывших в числе лучших воинов в мире. Валин бросил взгляд через плечо, в тусклый полумрак трюма, однако те, кто устроил это побоище, по всей видимости, давно скрылись.

Гвардеец резко и часто дышал от усилий и боли, которую доставляла ему речь, тем не менее снова заговорил сквозь стиснутые зубы:

– Заговор. Был… заговор. Мы должны… забрать тебя… защищать…

Валин искал смысл в этом заявлении. В Аннуре существовало множество сомнительных политических альянсов, однако кеттрал потому и избрали Киринские острова в качестве тренировочной площадки и своей базы, что те находились в сотнях лиг от любых группировок. К тому же на Киринах никто не жил, кроме самих кеттрал. И если об эдолийской гвардии рассказывали истории, то о кеттрал слагали легенды. Только сумасшедший мог задумать атаку на Острова.

– Жди здесь, – сказал Валин, хотя раненый вряд ли мог куда-то деться. – Я должен доложить Фейну. Командирам Гнезда.

– Нет! – с усилием проговорил эдолиец, выдернув из-под куртки окровавленную руку и протягивая ее к Валину; его голос зазвучал с поразительной силой. – Кто-то из здешних… участвует… может быть, из командиров…

Валину словно влепили пощечину.

– Кто? Кто участвует?

– Не знаю…

Солдат устало качнул головой, затем уронил ее на плечо. Из-под его куртки выбилась ярко-алая струя крови, угасающими толчками брызгая на Валина и на пол трюма. Артериальная, подумал Валин. Однако… при повреждении артерии люди умирают в считаные минуты, а не несколько дней. Эдолиец должен был истечь кровью к тому времени, как налетчики попрыгали обратно через планширь. Валин шагнул вперед, осторожно приподнял куртку на груди солдата, внимательно рассмотрел длинный разрез, потом перевел взгляд на залитую кровью руку, безвольно упавшую на колени раненого.

– Да нет, не может быть… – пробормотал он.

Однако доказательства были налицо. Все это время эдолиец зажимал собственную артерию – всунул пальцы в прорезь своей плоти, нащупал скользкую трубочку и стиснул ее, не давая крови вытечь. Это было возможно – Эллен Финч обучала подобной технике на медицинской практике; но даже она признавала, что так можно продержаться максимум день, если очень повезет. Эдолиец оставался в живых почти три дня, дожидаясь хоть кого-нибудь и молясь тому из богов, которому верил и который бросил его на произвол судьбы.

Валин приложил палец к шее раненого. Пульс забился… притих… замер.

Он протянул руку, чтобы закрыть эдолийцу глаза, когда его накрыло оглушительным ревом Фейна:

– Кадеты, на палубу! Птица на посадке!

Как раз когда Валин открывал люк, утреннюю тишину разрезал пронзительный крик кеттрала. Юноша сгорал от желания рассказать кому-нибудь об услышанном, однако предупреждение умирающего еще звучало в его ушах: «Кто-то из здешних участвует». Впрочем, в данный момент он вряд ли смог бы с кем-нибудь поделиться, поскольку все глаза были устремлены в небо. Гигантская птица планировала на палубу, закрывая черными крыльями солнце.

Даже спустя восемь лет на Островах – восемь лет, на протяжении которых он учился летать и сражаться на кеттралах, пристегиваться к ним, десантироваться с них, – Валин так до конца к ним и не привык. Если верить историческим архивам, птицы были старше людей, старше даже кшештрим и неббарим; их вид возник во времена, когда по земле ходили боги и чудовища. И хотя войска кеттрал обнаружили и вроде бы приручили их, темные, влажные глаза этих птиц никогда не казались Валину особенно смиренными. Вот и сейчас, стоя на открытой палубе и глядя на огромное крылатое существо в небе у себя над головой, он понимал ужас мыши, застигнутой посреди свежескошенного поля реющим в высоте соколом.

– Похоже, птичка Блохи, – сказал Фейн, прикрывая глаза ладонью. – Хотя Кент меня забери, если я понимаю, что он делает в наших краях.

В обычных обстоятельствах Валин был бы заинтригован. Хотя Блоха тоже обучал кадетов, он был одним из самых опасных людей в коллекции Гнезда, и без того весьма грозной. Бо́льшую часть времени он проводил в полетах, то выполняя боевые задания на северо-востоке, в варварских Кровавых Городах, то воюя с ургулами, то пропадая на юге, где через Поясницу постоянно пытались пробиться племена джунглей. Его появление посреди стандартного учебного задания было событием необычным, если не беспрецедентным. Тренировки редко оживлялись подобными сюрпризами, однако после разговора с эдолийцем прибытие черной птицы показалось Валину зловещим предзнаменованием. Он окинул новым оценивающим взглядом собравшихся на палубе кадетов. Если эдолиец говорил правду, на Островах ведут игру темные силы, а Валин давно выучил у кеттрал одну вещь: неожиданности безопасны только для тех, кто их подстраивает.

Вдруг птица сложила свои семидесятифутовые крылья, плотно прижала их к телу и, словно падающее с небес копье, устремилась к кораблю. Валин и остальные кадеты глядели во все глаза. Любой из кеттрал умел высаживаться и пристегиваться на лету; от птицы немного пользы, если не умеешь в любой момент забраться и слезть с нее. Но это? Он никогда не видел столь стремительной посадки.

– Невозможно… – выдохнула стоявшая рядом Лин, в ужасе качая головой. – Это просто невоз…

Птица обрушилась на корабль в порыве ветра и вихре поднятого с палубы мусора, едва не сбившего Валина с ног. Хотя он прикрыл глаза рукой, в его сознании запечатлелись вонзающиеся в палубу когти и фигурка человека в черной униформе кеттрал, который выскользнул из ремней, упал на дощатый настил, перекатился и одним плавным движением поднялся на ноги. Не успел взбаламученный воздух успокоиться, как птица уже летела на север; она махала крыльями низко над волнами, оставив им Блоху.

Легендарный командир не очень походил на солдата. Если Адаман Фейн обладал высоким ростом и бычьим телосложением, то Блоха был низеньким и морщинистым, его смуглую до черноты кожу усыпали оспины, оставшиеся от перенесенной в детстве болезни, а голову, словно дым, окутывал седой пушок. Тем не менее одна его высадка служила напоминанием о том, на что способны этот человек и его крыло. Никто другой не делал таких приземлений – ни кадеты, ни инструкторы, ни Адаман Фейн; да еще на палубу дрейфующего корабля! Попробуй Валин повторить этот трюк хотя бы над водой, то мог бы считать себя счастливчиком, если бы не переломал себе ребра. А над пляшущей на волнах палубой… лучше даже и не думать. Ему всегда казалось, что кеттрал немного приукрашивают действительность, когда говорят, что Блоха налетал более тысячи успешных боевых заданий, но после этого…

– Что за ненужная бравада? – заметил Фейн, приподняв бровь.

Блоха поморщился:

– Прошу прощения. Меня прислало командование.

– И срочно, клянусь Кентом!

Блоха кивнул. Он оглядел кадетов и вроде бы чуть подольше задержался взглядом на Валине, затем снова обратил свое внимание на Фейна.

– Тебе и твоему крылу предписано как можно скорее подняться в воздух. Лучше бы еще вчера. Полетите на север следом за мной. К нам присоединится крыло Сендры, оно уже в пути.

– Три крыла? – ухмыльнулся Фейн. – Похоже, намечается что-то интересное! И куда мы направляемся?

– В Аннур, – ответил Блоха, по всей видимости не разделяя энтузиазма Фейна. – Император мертв.

5

Император мертв…

Слова засели в мозгу Валина, словно рыбья кость, и даже сейчас, спустя несколько часов после того, как Блоха упал с неба в вихре ветра и шуме крыльев, все еще безжалостно терзали его. Это казалось невероятным – как если бы ему сообщили, что океан высох или что Земля раскололась пополам. Разумеется, смерть Санлитуна была трагедией для империи – спустя десятилетия стабильного и взвешенного правления; однако почти весь полет обратно на Кирины Валина одолевали какие-то мелочи, незначительные с виду воспоминания. Отец держит уздечку, в то время как он сам пытается усидеть на лошади, впервые оказавшись в седле. Отец подмигивает ему во время скучного торжественного обеда, пока никто не смотрит в их сторону. Отец сражается с сыновьями на мечах левой рукой, чтобы те на время подумали, что побеждают… На Киринах, как и повсюду, предстояла траурная церемония в память об императоре, но у Валина не было никого, с кем он мог бы оплакать уход близкого человека.

Он даже толком не знал, как умер отец. «Его предали», – вот все, что сказал ему Блоха. Или захотел сказать. Типичный кеттральский идиотизм: инструкторы требовали, чтобы их подопечные знали назубок все, что касалось империи, – от цен на зерно в Ченнери до длины полового органа верховного жреца, но стоило заговорить о текущих операциях, и из них невозможно было выудить ни слова. Время от времени кто-то из ветеранов мог обронить крупицу информации – имя, место, какую-нибудь мрачную деталь, – однако этого хватало, лишь чтобы разжечь аппетит, но не удовлетворить его. «Требования безопасности» – так это называлось в Гнезде. Хотя какая безопасность нужна на Кентом клятом острове с подконтрольным населением, Валин не мог взять в толк. Он более или менее примирился с такой политикой, но сейчас-то дело касалось смерти его собственного отца! Неизвестность терзала его, словно острый шип, воткнувшийся под кожу. Что значит «предали»? Отравили? Вонзили нож в спину? Подстроили «несчастный случай» в Рассветном дворце? Казалось бы, то, что он – сын Санлитуна, должно что-то значить; однако на Островах Валин был не сыном императора. Он был кадетом, таким же, как и все остальные, и узнавал ровно столько, сколько и они, ни словом больше.

После того как Блоха доставил новости, Валин решил было, что крыло заберет его и переправит обратно в Аннур для подготовки к похоронам. Однако прежде чем он успел задать этот вопрос, голос Адамана Фейна прорезался сквозь его смятение и ужас.

– Что касается тебя, о Светоч Империи, – прорычал инструктор, грубо ткнув его в плечо, – не думай, будто у тебя теперь будет что-то вроде каникул. Люди помирают постоянно, лучше уложи это в своей упрямой черепушке! Если надеешься хоть на одну жалкую попытку пережить Халову пробу, рекомендую тебе отвести мыслям об отце один час сегодня вечером и после вернуться к тренировкам.

Вот так и получилось, что, в то время как Блоха, Фейн и дюжина других кеттрал неслись над плещущей зыбью на северо-запад, к Аннуру, Валин с горсткой товарищей-кадетов, пристегнутый к когтям совсем другой птицы, летел на юг, обратно на Острова. Разговаривать было почти невозможно из-за ветра в лицо и грохота крыльев гиганта над головой, и Валин был благодарен за это подобие уединения. Блоха появился и исчез настолько стремительно, обрушил свои новости так внезапно, что Валину до сих пор казалось, будто смысл его слов еще не до конца ему ясен.

Император мертв…

Он повторял их снова и снова, словно мог поверить в их истинность по ощущениям в своей гортани, по вкусу на языке. Эдолийская гвардия должна была обезопасить отца – однако гвардия не может быть рядом повсеместно, не может отразить все удары.

Гендран писал: «Самый искусный воин, самый опытный стратег, самый одаренный полководец – все они кажутся неуязвимыми лишь до тех пор, пока удача не отвернется от них. Не обольщайтесь: удача покинет любого, кто слишком часто встречается со смертью».

Но разумеется, Санлитун мертв не из-за какой-то там долбаной удачи. Его предали, сказал Блоха. А это значит, что кто-то, а скорее всего, группа людей составила заговор, чтобы обмануть и убить своего императора. И здесь Валин вновь возвращался мыслями к эдолийцу, которого нашел в корабельном трюме всего несколькими часами ранее. Не нужно быть главой шпионской сети или военным гением, чтобы понять: угроза жизни Валина связана с убийством его отца-императора. Конечно, это очень походило на тайный дворцовый переворот, целенаправленное устранение всех представителей семьи Малкенианов. Должно быть, Санлитун перед смертью обнаружил заговор и успел отрядить корабль с эдолийцами, призванными забрать и защитить его сына, но корабль попал в беду, и прозорливость Санлитуна не смогла его спасти. Кто-то хотел уничтожить династию Малкенианов – и, к своему ужасу, Валин понял, что им это удается. Кто-то придет за Валином, и не только за ним, но и за Каденом. Даже Адер, возможно, грозит опасность, хотя она и не может претендовать на Нетесаный трон. Этот пресловутый факт, столь раздражавший ее в детстве, сейчас, вероятно, спасет ей жизнь… Во всяком случае, Валин на это надеялся.

«Пресвятой Хал!» – мрачно подумал юноша.

Как бы ни пугала Валина мысль о том, что некие убийцы охотятся за ним по всем Киринским островам, Каден оказался в гораздо худшем положении. В конце концов, именно Каден, а не Валин обладал золотыми глазами. Каден, а не Валин был наследником трона – точнее, уже императором! И именно Каден, а не Валин сидит сейчас один-одинешенек в каком-то далеком монастыре, совершенно не подготовленный, без охраны, и даже представления не имеет о том, что происходит…

Выполнявший обязанности пилота Лейт – он сидел наверху, закрепленный на спине кеттрала сложной ременной упряжью, – приступил к крутому развороту. Подняв голову, Валин встретил взгляд Гвенны, пристегнутой к соседнему когтю. Развевающиеся рыжие волосы окружали ее голову, словно языки пламени. Из всех кадетов Гвенна, наверное, обладала самой обманчивой внешностью. Она была похожа скорее на дочь какого-нибудь пивовара, чем на солдата элитного подразделения, – бледная веснушчатая кожа, легко обгорающая на солнце, кудрявые волосы, соблазнительные изгибы тела, которые совершенно не скрывала черная униформа. Однако внешность внешностью, а характер у нее был похуже, чем почти у любого из обитателей Островов.

Уголки ее губ были опущены, лицо сосредоточено – то ли она хмурилась, то ли так выражала сострадание, по ней никогда не скажешь.

«А вдруг она тоже замешана?» – подумал Валин.

Предположение казалось невероятным: чтобы в заговор высочайшего уровня, направленный на свержение самого влиятельного семейства в мире, вовлекли обычного кадета, даже не прошедшего Пробу? Тем не менее в зеленых глазах Гвенны была некая напряженность. Что бы это значило? Давно ли девушка за ним наблюдает? Встретившись с ним глазами, Гвенна многозначительно посмотрела на пряжку, закреплявшую ремни его обвязки на толстой чешуйчатой лапе птицы. Валин последовал ее взгляду и обомлел: оказывается, он не пристегнулся как следует! Если бы птица заложила крутой вираж, его могло бы оторвать от когтей и швырнуть в волны, плескавшиеся в тысяче шагов внизу, на верную гибель.

«Кентом клятый идиот! – выругал он себя, туго затянув ремень и коротким кивком поблагодарив Гвенну. – Кому понадобится тебя убивать, если ты и сам прекрасно справишься?!»

Усилием воли Валин отогнал от себя опасения. Какие бы заговоры против него ни плели, он ничем не может помешать, пока болтается в воздухе в своей упряжи. Когда ты пристегнут к птице, остается только отдыхать. Он постарался поудобнее устроиться среди ремней, чуть расслабив усталые мышцы, и почувствовать хоть толику спокойствия, которое всегда ощущал, паря над волнами.

На уровне моря, вероятно, уже было жарко и влажно – день стоял из таких, когда рубашка прилипает к спине, а рукоять меча скользит в потной ладони, – однако Лейт вел птицу на высоте тысячи шагов над водой, где солнце грело, не обжигая, к тому же огромные крылья кеттрала накрывали тенью и Валина, и Гвенну, и двух других кадетов, пристегнутых и балансирующих на огромных когтях. Он закрыл было глаза, но из этого не вышло ничего хорошего: перед его внутренним взором тут же встало лицо отца. Или это лицо Кадена? Он видел лишь золотые радужные оболочки, пылающие ярким пламенем, а затем их залила хлынувшая из глазниц кровь.

Валин тряхнул головой, отгоняя видение, открыл глаза и принялся заново проверять поясной нож, короткие мечи и пряжку страховочного ремня, снова и снова проходясь по пунктам стандартного летного протокола. Потом, вдруг поняв, что Гвенна все еще за ним наблюдает, успокоил нервно мечущиеся руки и направил свое внимание на землю и море, дюйм за дюймом ползущие внизу.

Кирины показались уже почти целиком: тонкая вереница островов, словно ожерелье, брошенное поверх волн. Карш, самый крупный остров в архипелаге, лежал совсем недалеко, чуть-чуть к югу. Валин видел песчаные пляжи, густые мангровые заросли, пыльные известняковые утесы, а также разнообразные строения, входящие в комплекс Гнезда, – бараки, столовую, тренировочные площадки, склады – так ясно, словно их нанесли чернилами на карту. В гавани покачивалось на якоре несколько кораблей – судя по виду, торговый кеч и пара шлюпов, – а почти прямо под ногами, направляясь к причалу, резала буруны небольшая яхта с плавными обводами.

Карш был ему домом – не только длинные, приземистые бараки, которые последние восемь лет он делил с остальными двадцатью пятью кадетами. Или столовая, где он принимал пищу, измотанный и оглушенный после долгого дня тренировок, но весь остров – от скалистых мысов до извилистых протоков в мангровых зарослях. Знакомое, даже чем-то родное место, каким для него никогда не был Рассветный дворец. Острова были ему домом – до сегодняшнего дня.

После предупреждения эдолийца и известия о смерти отца маленький архипелаг будто изменился: он теперь казался незнакомым, опасным, полным угрозы. Возможно, на одном из кораблей в гавани засели те, кто напал на эдолийское судно и перебил команду. Возможно, кто-то в бараках или в столовой – человек, мимо которого Валин тысячу раз проходил на учебном ринге или рядом с которым трудился на складе, – замышляет его убийство. Петляющие скалистые тропки чересчур уединенные, на них слишком много поворотов и глухих местечек, где человек может запросто незаметно исчезнуть. Тренировки кеттрал открывали тысячу возможностей для разного рода «несчастных случаев» – неудачные прыжки с птицы, некачественные боеприпасы, повсюду заточенная сталь… За одно утро его дом превратился в ловушку.

Птица проскользила над широким посадочным полем к западу от гавани, и Валин спрыгнул с когтей. На краю поля его ждала небольшая группа сверстников – кто-то в замешательстве теребил поясной нож, другие открыто рассматривали его, пока он подходил. Среди кеттрал новости распространялись быстро.

Первым вперед шагнул Гент Геррен, качая массивной головой.

– Да уж, плохи дела, – буркнул он, протягивая кувалдоподобную руку.

Здоровяк-кадет был по крайней мере на фут выше Валина и соразмерно шире в плечах. Он походил на медведя – кудрявая бурая шерсть на предплечьях и груди сплошь покрывала бледную кожу – и обычно вовсе не был ручным, хотя сейчас казался несколько подавленным.

– Твой отец умел поставить дело как надо, – добавил он, явно не зная, что сказать.

– Большая потеря для империи, – вставил Талал.

Талал, подобно всем личам, старался держаться подальше от остальных. Тем не менее за прошедшие годы им с Валином довелось работать вместе на нескольких учебных заданиях, и у Валина возникло некое осторожное доверие к этому кадету, несмотря на его непонятные темные способности. В дополнение к черной униформе Талал носил целую коллекцию сверкающих браслетов, цепочек и колец, его уши были проколоты многочисленными кольцами и лабретами. У любого другого подобные украшения указывали бы на тщеславие и легкомыслие; на Талале металл поблескивал, наводя на мысли о бликующем ноже убийцы.

– Кто-нибудь знает, что там произошло? – вполголоса спросил лич.

– Нет, – отозвался Валин. – По крайней мере, не я. Мне сказали только, что это было предательство.

Гент впечатал мощный кулак в мясистую ладонь:

– Фейн с Блохой откопают этих Кентом трепанных мерзавцев! Из-под земли достанут и разберутся как надо!

Валин без энтузиазма покивал. Картина, конечно, была заманчивой: крылья кеттрал вытаскивают заговорщиков на всеобщее обозрение, выбивают из них правду и затем казнят на аннурской дороге Богов. Это не вернет отца к жизни, но в отправлении правосудия есть свое холодное удовлетворение; к тому же Валину станет легче дышать после того, как убийц вздернут.

«Если бы только все было так просто», – хмуро подумал он.

Суровый трезвый внутренний голос подсказывал ему, что вряд ли.

– Ты бы следил за своими Кентовыми пряжками, – вмешалась Гвенна в разговор.

Яростно сверкая зелеными глазами, она уперла палец в середину Валиновой груди, так что ноготь больно вонзился в кожу.

– Еще немного, и ты отправился бы на корм медузам!

– Ну да, – ответил Валин, не двигаясь с места.

– Эй, он ведь только что узнал, что у него отца убили! – вступился Гент.

– Ах, бедняжка! – усмехнулась Гвенна. – Наверное, мы теперь должны уложить его в кроватку и неделю поить теплым молоком с ложечки!

– Гвенна, – заговорил Талал, успокаивающе протягивая руку, – совсем нет необходимости…

– Есть, еще какая! – свирепо огрызнулась девушка. – Он витает в облаках и может допустить смертельную ошибку! Или из-за него погибнет кто-нибудь другой.

– Успокойся, Гвенна, – пророкотал Гент; в его голосе, словно в грохоте далекого обвала, звучало предупреждение.

Не обращая внимания на попытки ее утихомирить, Гвенна снова устремила изумрудный взгляд на Валина:

– Еще раз поймаю тебя на чем-нибудь подобном – и пишу докладную. Прямо самому Раллену. Ты понял меня?

Валин бестрепетно встретил ее взгляд.

– Я ценю тот факт, что ты заметила пряжку. Возможно, это спасло мне жизнь. Но я простился с матерью восемь лет назад, отбыв на Острова, и не нуждаюсь, чтобы ты принимала на себя ее роль.

Гвенна поджала губы, словно собиралась поспорить с этим заявлением. Валин отступил на полшага назад, слегка переместив вес тела, и убрал руку с пояса, чтобы она была свободна. Кеттрал – народ вспыльчивый, и любые стычки, даже самые мелкие, легко могли вылиться в драку. Он понятия не имел, на что Гвенна так злится, но ему доводилось видеть, как она лупит других кадетов, так что лучше было заранее подготовиться. На Большой земле нашлось бы немало дураков, которые лишь посмеялись бы над угрозой получить по морде от женщины, – но на Большой земле женщин не тренировали перебивать трахею кулаком и выдавливать глаза пальцами.

Впрочем, спустя несколько напряженных мгновений Гвенна тряхнула головой и, пробормотав что-то вроде «проклятые неумехи!», широкими шагами удалилась к баракам. Воцарилась тишина, которую нарушил Гент. Его голос звучал так, словно мешок камней катился с горы:

– Похоже, она к тебе неровно дышит.

Валин хохотнул:

– Одно тебе скажу: если после Пробы ее припишут к моему крылу, разрешаю вам обоим задушить меня во сне.

– Может, лучше ее задушить? – вступила в беседу Ха Лин.

Она высадилась со следующей птицы и, видимо, присоединилась к их группе как раз во время драматичного выступления Гвенны.

– Вообще-то, обычно так и делают: враг гибнет, ты остаешься жить, что-то вроде того. Надо было внимательнее слушать инструкторов последние несколько лет.

– Гвенна не враг, – возразил Талал.

– О, ну конечно! – отозвалась Лин. – Она просто ягодка, Кент раздери!

Валин внезапно понял, что улыбается до ушей.

– Я ничего против нее не имею… – заметил он. – Если только она не пытается подсунуть мне одну из своих шутих и поджечь фитиль.

– Это точно! Лучше помереть так, чтобы все члены и достоинство остались при тебе, – согласился Гент. – От ножа. Или яда. Или утонуть. Это нормально… – Он вдруг осекся. – Ох, прости, Вал! Я полный осел…

– Не извиняйся. Ты вовсе не обязан принимать обет молчания из-за того, что моего отца убили.

– А что насчет твоего брата? – спросил Талал. – Он-то в безопасности?

Валин бросил на него пристальный взгляд. Учитывая обстоятельства, вопрос был вполне здравый, однако он слишком хорошо отражал тревоги самого Валина, чтобы выглядеть невинным. Может быть, лич выпытывает информацию?

– Ну конечно в безопасности! – воскликнул Гент. – Он же где-то в самой заднице мира, кто его там убьет? Другой монах?

– Санлитуна предали, – покачал головой Талал. – Если убили одного императора, смогут убить и второго.

– Чтобы добраться до Костистых гор, кому угодно понадобится добрая четверть года. Даже если они выехали еще вчера на самом быстром коне, – вмешалась Лин, положив ладонь Валину на плечо. – С Каденом… С императором, ничего не случится.

– Если только они не вскочили на своего быстрого коня еще пару месяцев назад, – резко возразил Валин.

Его сводило с ума неведение о том, что именно случилось с его отцом. Заметив, что до боли стиснул кулаки, он усилием воли заставил себя разжать пальцы.

– Вал, – успокаивающе заговорила Лин, – тебя послушать, так там прямо какой-то великий заговор.

– Наверняка это сделал какой-нибудь недовольный болван, которому жизнь не дорога, – добавил Гент.

«Великий заговор»… В точности так и сказал эдолиец.

– Я должен поговорить с Ралленом, – сказал Валин.

Лин вздернула бровь:

– С этим куском дерьма?

– Что поделать, он старший инструктор.

– Ох, не напоминай! – фыркнула Лин.

– Именно он решает, кто и когда может покинуть Острова. И с какой целью.

– Ты хочешь взять отпуск?

– Я мог бы добраться до Костистых гор меньше чем за неделю. Кто-то должен известить Кадена.

Какое-то время Лин рассматривала его, словно не веря, затем поджала губы:

– Ну что ж, удачи тебе.

* * *

Какие бы мифы и легенды ни окружали это место, Гнездо – здание центрального командования кеттрал – не выглядело чем-то особенным. Для начала, несмотря на название, оно вовсе не ютилось на верхушке рокового утеса. В действительности это было приземистое строение посреди плоского участка земли в нескольких сотнях шагов от гавани. Вокруг даже не было укреплений. Когда живешь на острове, который расположен в сотнях миль от ближайшего побережья и охраняется единственным в мире летным боевым подразделением, нет большой необходимости в укреплениях. К длинному, низкому каменному строению, обращенному фасадом к плацу, вели всего несколько ступеней. Такое здание могло бы служить конюшней какому-нибудь провинциальному дворянину или же складским помещением умеренно преуспевающему торговцу. И тем не менее именно в этой невзрачной коробке командование Гнезда принимало решения и отдавало приказы о свержении правителей и завоевании империй.

Валин взлетел по ступеням, ударом кулака открыл дверь и углубился в каменный коридор, высекая ботинками искры из каменных плит. По обе стороны коридора шли ряды одинаковых красно-коричневых дверей, на которых не было ни табличек, ни каких-либо опознавательных знаков для новичков: раз не знаешь, где найти человека, к которому пришел, тебе и делать здесь нечего. Валин остановился перед кабинетом Якоба Раллена, старшего инструктора кадетов. Вообще-то, следовало постучать, но Валин был не в том настроении, чтобы соблюдать правила хорошего тона.

Раллен, один из немногих на Островах, не обладал характерной для кеттрал брутальной внешностью. На самом деле его вообще трудно было принять за солдата. Эти острые глазки-бусинки и постоянно потеющая лысина больше подходили мелкому чиновнику, нежели воину, и, если не считать короткого ножа, какие носили за поясом все кеттрал, Валин подозревал, что Раллен не брал в руки оружия уже лет пятнадцать. Конечно, он, как и все, ходил в черной униформе, но он был толстым, чтобы не сказать жирным, и, когда вставал, его живот непристойно нависал над брючным ремнем.

«Наверное, поэтому он и не встает», – подумал Валин.

Сам он стоял навытяжку, приказывая себе сохранять молчание и ждать, когда начальник поднимет голову от лежащего перед ним документа.

Раллен вскинул толстый палец.

– Ты прервал меня посреди важного дела, – продудел он, не отрывая взгляд от столбиков цифр на пергаменте, – поэтому придется потерпеть.

Дело не казалось таким уж важным – несколько перепачканных жиром листков по соседству с тарелкой недоеденного куриного жаркого, – но Раллен с радостью заставлял людей ждать. Демонстрировать власть, по-видимому, он любил не меньше, чем набивать едой брюхо.

Валин глубоко вздохнул. В тысячный раз он пытался найти в себе хоть искорку симпатии к этому человеку. В конце концов, Раллен не сам выбрал себе жизнь беспомощного инвалида. Некогда он прошел Халову пробу и даже летал на задания – как минимум на одно задание. Он сломал ногу во время ночной высадки и с тех пор не мог ходить без палки. Жестокая участь для человека, который провел восемь лет в тренировках, и Раллен не сумел принять ее с достоинством. По всей видимости, он ненавидел всех, кому повезло больше, чем ему, – и Валин, с его императорской родословной и детством, проведенным в роскоши, неизбежно оказывался в первой строчке списка.