Госпитальер. Путь проклятого

Глава 2

Франция. 1089 год.

Замок Ла Валлет.

Летний рассвет имеет особую силу. Он словно незримый судья разделяет ночную тьму от дневного солнечного дня, когда людские молитвы имеют ещё большую силу, не встречающуюся с преградой в виде дождевых или грозовых облаков.

Роса ещё блестела на траве под яркими лучами небесного светила, а из леса доносилось мелодичное пение птиц, где грусть и радость сливались в своём единении. Корнеплоды и злаки зрели на засеянных крестьянами полях, а соломенные крыши домов и кузницы согревалось заботливым теплом природы. Звонкие удары молота о наковальню и дым из печной трубы, как всегда, начинали новый день. Старый кузнец Жак сжимал в мозолистой огрубевшей руке древко и своими тяжёлыми ударами подчинял своей воле сталь. Лёгкий ветерок обдувал его покрытое каплями пота грязное от копоти лицо, а руки продолжали ковать толстый прут для починки ворот замка.

Мальчишка в суконном костюмчике бежал по деревянному помосту, перекинутому через ров, оставив позади поднятую решётку ворот замка, и размахивал во все стороны деревянным мечом. Ему были не страшны любые капризы погоды, ведь он был сыном графа де Ла Валлет.

Крестьянские ребятишки с завистью смотрели на сына сеньора, чья беззаботность вызывала у них лишь немую злобу. Суконный костюмчик Гийома и его шнурованные полусапожки на фоне драных балахонов и босых ног смотрелись, как на чёрный холст художник наносит кляксу белой густой краски.

Седой слуга в просторном чёрном балахоне бежал за своим воспитанником, стирая подошвы своих обветшавших сандалий, чтобы нет упустить своего озорного маленького господина.

‒ Гийом!!! Куда ты?! Подожди меня! ‒ кричал изо всех сил пожилой слуга, что вызывало у графа Анри лишь улыбку, смотря на шалости сына с каменной стены своего замка.

Вояка Бертран не раз спасал своего сеньора от неминуемой гибели на поле боя и удостоился такой высокой чести, как воспитывать его наследника. Граф Анри не хотел, чтобы Гийом был похож на него. Он видел в нём воина и мудрого полководца, а для этого не нужны были придворные дармоеды, учившие отпрысков знатных семей, чтобы потом за их счёт стать значимыми людьми.

Время не щадит человека, но взамен даёт бесценный опыт, которым он обязан поделиться с молодой порослью, так нуждающейся в прививании необходимых рыцарю ценностей и простых человеческих качествах.

‒ Гийом! – снова изо всех сил крикнул наставник и, спотыкнувшись о щель в помосте, оказался на сырой дороге после вчерашней грозы. Ссадины на его ладонях не успевали заживать из-за резвости своего воспитанника, с упоением колотившего деревянным мечом по веткам деревьев и кустарников.

Гийом представлял себя доблестным рыцарем, не желавшим искать примирения со своим безмолвными врагами, чья зелень лишь содрогалась от ударов деревянного меча.

Мелкий щебень с дороги забивался в сандалии Бертрана и вызывал дискомфорт. Порой старому воину казалось, что кожа на его ступнях не почувствует даже прикосновение раскалённого железа, но проблема людей в том, что они слишком много думают.

Лучи яркого солнца слепили глаза Бертрана, не желая пожалеть его ослабшее от возраста зрение. Лёгкая неуклюжесть компенсировалась сохранившейся от былых славных времён реакцией, но годы неумолимо брали верх. Боль досады в глазах сливалась воедино с утраченной навсегда молодостью, но с лихвой компенсировались тяжёлыми воспоминаниями, не дававшими старому воину спокойно спать.

Гийом остановился, и его детская рука, державшая деревянный меч, опустилась и он посмотрел на старика Бертрана. Его шаловливая улыбка, словно являлась самовыражением и собственным превосходством над своим наставником.

Старый воин поскользнулся на скользком грунте дороги и рухнул на землю на четвереньки. На детском овальном лице внезапно застыли страх и волнение. Мальчик подбежал к своему наставнику и протянул ему свою руку.

‒ Бертран, вставай! Ты не ушибся? ‒ взволнованно спросил Гийом, ощутив, как в его груди колотится сердце.

Граф, стоя на стене замка, обхватил левой ладонью рукоять меча, висевшего на кожаном поясном ремне в ножнах поверх кольчужного доспеха, и продолжил наблюдать за своим сыном. Чёрные волосы с редкой проседью слегка трепал летний ветерок, а лицо графа слегка искажала улыбка. Анри гордился своим сыном, в котором видел благородство, умение прийти на помощь и доброе открытое сердце. Пусть время не пожалеет Гийома и ему будет суждено многое потерять, а может, в итоге и погибнуть на бранном поле, но это не будет иметь в итоге никакого значения.

‒ Как ты, Бертран? ‒ с упорством из последних сил помогая своему наставнику подняться, с беспокойством на лице спросил мальчик.

‒ Всё в порядке, Гийом! Поменьше эмоций! Настоящему рыцарю не надлежит их показывать! ‒ отряхнув свой чёрный балахон, произнёс старый воин и улыбнулся, внимательно наблюдая за реакцией своего воспитанника.

‒ Идём, Бертран! Мы ещё не тренировались сегодня на мечах, ‒ потянув за руку своего наставника, звонко и с присущей мальчишке упорностью, произнёс Гийом.

‒ Истинный и благородный рыцарь ищет не место для битвы, а место для диалога с врагом! Бессмысленное кровопролитие ‒ худшее, что может допустить полководец, от которого зависят жизни его преданных воинов! ‒ поправив косматые седые волосы на голове, сделал наставление своему воспитаннику Бертран и стёр с щетины щеки кругловатого лица дорожную грязь.

‒ Но как можно победить, если не драться с врагом на мечах? ‒ с разочарованием и долей непонимания в голосе заметил мальчик, отряхивая свои колени от грязи.

‒ Словом! Ведь кому-то в итоге придётся отстирывать победителям накидки и штаны, запачканные всякой грязью… Победить врага ‒ это мастерство, а стать для чужих крестьян не поработителем, а защитником ‒ искусство! ‒ стараясь как можно понятнее растолковать своему воспитаннику философию вражды «соседей», говорил Бертран. Он понимал, что для маленького графа пока многое не ясно, но время останется лучшим советчиком.

Гийом слегка растерялся, но старался не показывать своего состояния. Ему ещё не было и десяти лет. Он хотел пока лишь простой тренировки в учебном поединке, а не понимать различия покорённых земель и людей, живущих на них.

Они свернули с дороги на луг, и Гийом побежал вперёд, как обычный деревенский несносный мальчишка, что вызвало всегда у старого воина искреннюю добродушную улыбку.

Игровой поединок среди примятой сочной зелёной травы стартовал, и сосредоточенность воспитанника вновь удивила его учителя. Проворства и коварности в характере Гийома было не занимать, но ему ужасно не хватало хладнокровия, чтобы лучше подготовиться к отражению выпада противника. Мальчик внезапно поскользнулся на влажной луговой траве, и его нога поехала в сторону. Он издал короткий детский визг и шлёпнулся на сырой грунт. Яркий луч солнца ослепил Гийому глаза и словно мелкая искра опустился в его глазное дно, где растворился в глубинах сознания.

Сущность природы заключается в её избирательности, понять которую бывает крайне сложно, пока не наступит определённый момент. Пути Господни неисповедимы, а исповедима только человеческая жизнь!

‒ Поднимайся, Гийом! Валяться в грязи недостойно настоящего рыцаря или воина, ‒ подойдя к своему воспитаннику и протянув ему свою руку, произнёс Бертран.

‒ Я не валяюсь! ‒ с некой обидой и чувством уязвлённой гордости бросил в ответ маленький граф. Он схватил наставника за руку и, резво поднявшись на ноги, сделал удар наотмашь своим деревянным мечом.

‒ Злость ‒ это очень хорошо, Гийом, но ярость убивает намного сильнее, чем любое поражение! ‒ встав в боевую стойку с деревянным мечом в руке, добавил Бертран. ‒ Пора вернуться к отработке удара сокола. Стойка! ‒ резким тоном отдал команду старый воин и с улыбкой посмотрел на своего воспитанника, замершего с деревянным мечом в руках, держа его чуть выше головы.

Гийом в следующее мгновение отбил выпад Бертрана и с довольным выражением лица почувствовал прилив сил, будто сама природа делилась с ним своей энергией и азартом.

‒ Жаль, у отца нет сокола! ‒ вздохнув, с разочарованием в голосе поделился своими мыслями маленький граф и опустил руки, державшие меч.

‒ У твоего отца и так есть слишком многое, чего нет у других. Не забывай это! Твоя задача в жизни будет не просто сохранить всё это, но и приумножить, ‒ высказал своё наставление Бертран и улыбнулся.

Внезапное гаркание летящего сокола привлекло острый слух мальчика, и его взгляд поймал гордого парящего в небе хищника. На лице Гийома возникла мимика восторга на лице, и он продолжал следить за полётом сокола.

‒ Он с нами, Бертран!!! ‒ радостно прокричал воспитанник.

‒ Эта птица ‒ символ благородного и смелого воина. Когда-нибудь у тебя обязательно будет свой сокол! Я в этом не сомневаюсь!

‒ Бертран, а когда появился удар сокола?

‒ О, это было очень давно. Удар сокола ‒ самый мощный удар во всей технике боя. Его корни происходят из далёких времён Римской империи, про которую я тебе рассказывал в прошлое воскресенье после церкви. Тогда миром правили бесстрашные когорты легионеров и преторианцев. Но, как я тебе говорил уже, изобилие и развращение ‒ это единый финал любого общества, построенного на пороках и грехе. Так произошло и с непобедимыми легионерами и преторианцами, чья гибель пришла из их гнилого нутра. Мало быть великим и искусным воином, главное быть добродетельным и скромным человеком!

‒ Бертран, а ты боишься смерти? ‒ сунув свой деревянный меч за кожаный поясной ремень и обхватив рукоять левой ладонью, с гордым выражением лица спросил Гийом. В его взгляде в этот момент можно было увидеть больше, чем просто интерес. Ему, как и любому ребёнку, хотелось знать и попробовать понять природу финала всего живого в этом мире.

‒ Люди боятся не смерти, мой дорогой воспитанник! Боятся неизвестности! Ведь никто не знает, что на самом деле находится за порогом человеческой жизни. В церкви нам говорят, что бессмертие зависит от веры и её силы. Поэтому… Да! Я боюсь этой неизвестности, ‒ вдумчиво и как можно понятнее для мальчика попытался ответить старый воин. Он не хотел пугать воспитанника или рассказывать ему сказки из идолопоклоннических религий северных народов. Бертран просто хотел донести саму суть, а не заниматься демагогией. ‒ Вернёмся к отработке ударов! Хватит болтать!

Гийом выхватил меч, и учебный поединок вспыхнул с новой силой, почти как костёр, который плавно выгорает, но вовремя брошенное полено на раскалённые угли даёт ему новую жизнь.

Старый воин опустил деревянный меч, ощущая боль в мышцах и суставах, которая предательски преследовала его уже многие годы, и резко выдохнул.

‒ Гийом! На сегодня поединок окончен, ‒ восстанавливая сбитое дыхание, произнёс Бертран. Пыл борьбы и азарта в глазах мальчика резко сменился на разочарование, и он опустил свой тренировочный меч.

‒ Очень жаль! ‒ вздохнув, буркнул воспитанник и опустил взгляд на смятую луговую траву.

‒ Молодец, Гийом! С каждым днём ты становишься сильнее, а я, к сожалению, свои силы теряю. Эта та данность, с которой человек просто должен смириться вне зависимости от возраста и сопутствующих обстоятельств. Может быть, когда-нибудь настанет время и люди будут жить долго и счастливо, но только в том случае, если они не будут так рьяно желать смерти своему врагу. Смерть и процветание народов зависят только от них самих! Никто не придёт и не протянет руку помощи еле дышащему врагу, скорее, его просто добьют и отберут земли, ценности и самое дорогое ‒ свободу и возможность самостоятельного выбора. Жизнь не прощает ошибок, но человек с помощью ошибок может стать хозяином целых королевств! Запомни это Гийом!

‒ Бертран, мне часто кажется, что ты знаешь ответ на любой вопрос! ‒ с улыбкой на лице и восторгом в детском звонком голосе добавил маленький граф.

‒ Никто не знает ответов на все вопросы! Это не больше чем иллюзия, а стать её рабом слишком просто, и тогда ты гарантированно сломаешь свою жизнь!

‒ А что такое иллюзия, Бертран? ‒ сунув деревянный меч за ремешок на поясе и обхватив ладонью рукоять, обмотанную куском свиной кожи, спросил воспитанник.

‒ Иллюзия ‒ это то, что вроде видишь, а в жизни оказывается не больше чем обман. Так люди сами себя заводят глухую в чащу, откуда нет выхода… Идём в церковь, помолимся вместе за твоего отца!

‒ А как же обед, Бертран?! ‒ вздохнув, спросил Гийом, чей детский желудок бурчал уже не меньше часа.

‒ Обед от нас никуда не исчезнет! Это простым крестьянам нужно думать о хлебе насущном, добывая его в поте лица каждый день. Однако иногда простая сложность лучше, чем неизвестность впереди… Идём, Гийом! ‒ взяв своего маленького воспитанника за руку, сказал старый воин и, приподняв голову, посмотрел на церквушку на холме.

Они неспешно побрели вперёд, а чуть прохладный ветерок, словно хулиган из таверны, трепал волосы на их головах. Солнце поднималось всё выше и выше, мимо пролетали стрекозы и немного пахло приближающейся грозой.

Господь не дал такого счастья старому воину, как познать чувство отцовства, но, видимо, в конце его пути, решил смиловаться над своим грешным рабом и даровал ему возможность воспитывать сына графа.

Когда-то давно Бертран был великим воином, скакавшим по правую руку от своего господина. Он был сыном простого кузнеца, но отец графа Анри де Ла Валлета приметил проворного и отчаянного мальчишку и взял к себе в замок. Что такое настоящая любовь, Бертран не знал, но хорошо знал, что такое предательство и коварство!

Они стали медленно подниматься на холм, что немного сбило старому воину дыхание. Что такое одышка, Бертран узнал несколько лет назад, когда в пылу битвы, почувствовал, что задыхается. Смерть была очень близка, но внезапный приступ сохранил в итоге жизнь, забыв при этом пожалеть его кости.

‒ А ты боишься темноты, Бертран? ‒ чуть подняв голову и посмотрев в усталые глаза наставника, пропитанные болью от жестокости времени, спросил маленький граф.

‒ Боятся не темноты, боятся суеверий! Никогда не слушай россказни старой кухарки. Она давно тронулась умом, спаси Господь её заблудшую душу! Идём, ‒ строгим тоном с назиданием ответил старый воин, и они поднялись на холм, оказавшись рядом с церквушкой.

Бертран остановился, а через мгновение замер и Гийом. Старому воину казалось, что в этой природной тишине и слегка доносившемся из церквушки пении живёт сама истина. Истина никогда не бывает сложной! Она всегда предельна проста и понятна. Мудрецы могли бы добавить к этому множество слишком сложных для обычного воина слов, но суть от этого не менялась.

Обычная церковь из поделочного серого камня смотрела на Бертрана и его маленького воспитанника, осеняя их блеском креста, установленного на коньке невзрачной черепичной крыши.

Деревенские детишки продолжали петь, готовясь к мессе в будущее воскресенье. Пение приносило им несколько лишних грошей от довольного господина, но случалось это достаточно редко. Граф Анри де Ла Валлет не был человеком особой щедрости, но и скупым феодалом его назвать тоже было нельзя.

Бертран вместе с Гийомом зашли в церковь и, опустив правые руки в чашу со святой водой, перекрестились. Взгляд старого воина замер на массивном распятии, висевшем над алтарём, а каменная статуя Девы Марии с тоской смотрела на пустые деревянные скамейки.

Голоса певчих звонко разливались по церкви, и Бертрану казалось, что вот-вот на него сойдёт благодать самого Господа. Разноцветные витражи наливались от яркого солнечного света, и старому воину хотелось просто посидеть и помолиться. В жизни каждого воина приходит время для осознания собственной уязвимости. Никто так много не проигрывает в жизни, как тот, кто одерживает победы! Здесь речь не идёт об историях королевств и батальных триумфах. Нет! Здесь речь всегда идёт о каждом конкретном воине и той цене, которую приходится платить за все свои победы. Будучи молодым, это понять нельзя, только с возрастом начинаешь понимать всю суть произошедшего.

Бертран взял маленького графа за руку и повёл его по центральному проходу, ощущая, как сильно холодит его ступни в сандалиях безмолвный каменный пол. Они сели на скамейку, старый воин сплёл перед собой пальцы рук и тихонько произнёс:

‒ Давай помолимся, Гийом. Настоящий рыцарь ‒ это не только воин, но и в каком-то смысле исповедник. Уметь закрыть глаза испустившему дух после предсмертной агонии боевому товарищу не так просто, но очень важно. Церковь ‒ это то место, куда мы приходим поговорить с Господом, поделиться своими горестями и помолиться за живых и мёртвых. Почившие во гробе тоже молятся за нас, только их молитвы имеют другую силу, в отличие от тех, кто ходит по грешной земле. Запомни! Ничто в этом мире не имеет такой силы, как Слово. С него всё началось и им же всё закончится! Никакой меч, стрела или кинжал не убивает так больно, как человеческое слово. Не стоит бояться острия клинка, но стоит опасаться злых языков!

Бертран замолчал и стал мысленно читать «Отче наш» и смотреть на распятие Спасителя, висевшее над алтарём. В его памяти стали всплывать безликие силуэты. Время иногда очень трепетно относится к людям, заставляя их забывать родные и любимые лица, чтобы в итоге человек не так сильно страдал от безысходности потерь.

Пальцы рук Гийома сплелись, и он принялся повторять слова за своим наставником. Это была единственная молитва, которую маленький граф знал, предпочитая тайком ночью, когда внезапно в его душе закрадывался необъяснимый страх, говорить с Господом своими словами. Гийом не мог забыть один и тот же сон, время от времени повторявшийся в виде колодца среди бескрайних песков и воя пронизывающего ветра.

Бертран со своим воспитанником вышел из церкви и яркие лучи солнца ослепили ему глаза. Гийом улыбнулся и побежал по склону холма вниз, а потом кубарем скатился и распластался на траве. Старый воин рассмеялся, смотря на своего воспитанника, и пригладил растрёпанные ветром седые волосы на своей голове…

Глава 3

Франция 1095 год.

Замок Ла Валлет.

Годы бегут неумолимо, не собираясь спрашивать у людей об их желаниях.

Нет ничего страшнее и одновременно сладостнее, чем взросление и становление человека как личности!

Свинцовые облака затягивали осеннее уставшее небо, а запах надвигающегося ноября холодил сырой воздух после затяжного дождя.

Порыв ветра разметал со скрипом и грохотом оконные ставни и задул, оплавившиеся за ночь свечи. Тревожная ниточка дыма поднялась к деревянному потолку и растворилась в полумраке покоев юного графа.

Гийом стоял на коленях на каменном полу, сплетя пальцы рук перед собой и со слезами на глазах, молился перед распятием, висевшим на стене. Он был в смятении и огромной печали, не имея понятия, как и чем может помочь своему наставнику, ставшему для него вторым отцом. Он понимал неизбежность и молил Господа лишь о том, чтобы муки Бертрана закончились.

Дверь покоев юного графа распахнулась, издав пронзительный скрип, который словно остриём лезвия вспорол сердечную мышцу.

‒ Скорее, мой господин! Бертран зовёт! ‒ впопыхах подбежав к дверному проёму, пронзительно прокричала кухарка и быстрым шагом зашаркала по каменному полу узкого коридора к лестнице.

Гийом перекрестился и, вскочив на ноги, побежал к лестнице. В первый раз в своей жизни он боялся опоздать. За прошедшие годы произошло много горестей и бед, но такого отчаяния у юного графа ещё не случалось.

В памяти Гийома всплыл рассказ Бертрана об осени и её огромном смысле для всей природы. Своя особенная мудрость содержалась в каждом времени года. Осень ‒ это не просто понимание неизбежности, но и возможность правильно преподнести её сущность молодому поколению и поделиться сутью своих ошибок. Конечно же, юный граф понимал, что обязательно набьёт свои шишки, не став вспоминать о мудрости своего наставника, но без этого в жизни каждого человека не обойтись.

Языки пламени факелов на стенах шипели, словно ядовитые южные змеи, сопровождая Гийома во время его спуска по каменной лестнице, своим безмолвием подготавливая к новой неизбежности.

Повариха открыла перед юным графом дверь комнаты Бертрана, а Гийом старался быть сильным, сдерживая разрывающий душу плач. Одинокие слезинки накапливались в его глазах, будто пинта вина, на которую с вожделением смотрят в тавернах уставшие путники. Белёсое лицо юного графа, не евшего уже ничего на протяжении нескольких дней от сильной боли в груди и тошноты, можно было сравнить лишь с лицом покойника.

Гийом осторожно, с какой-то нерешительностью в шаге, вошёл в комнату и рухнул на колени рядом с кроватью наставника и свесил голову, чувствуя, что ещё мгновение и начнёт реветь навзрыд.

‒ Мальчик мой! ‒ сбивчивого дрожащим голосом произнёс Бертран и снова откашлялся кровью. Он выпустил из своих окостеневших пальцев распятие, лежавшее у него на груди на вымокшей от пота пожелтевшей рубахе, и протянул правую руку своему воспитаннику. ‒ За эти годы ты стал мне как сын. Моё время пришло, Гийом! ‒ смотря на юного графа затуманенными глазами, продолжал говорить старый воин. ‒ Теперь остался последний урок… Будь честен перед своими врагами! Никогда не иди наперекор с собственной совестью! Будь благороден и отважен! Всегда держи данное тобой слово! Не забывай о милосердии! Никогда и ни в каких тяготах не ропщи на судьбу, Господу намного больше виднее, что нам дать или отнять! Будь храбрым, но никогда не отказывай в помощи раненому или слабому! Чти своих предков и не забывай этой клятвы! Клянись, Гийом! ‒ из последних сил закончил свою речь Бертран и обидно хлопнул воспитанника по мокрой от слёз щеке.

‒ Я клянусь и всегда буду верен этой клятве! ‒ стараясь сглотнуть ком горечи во рту, дрожащим голосом произнёс юный граф.

‒ Сегодня ночью во сне я видел тебя… Твой путь будет долгим и трудным, но ты пройдёшь его до конца… Ищи рождественскую звезду! Этот перстень ‒ единственное, что у меня есть, и теперь он твой, ‒ добавил старый воин и, вложив дрожащими пальцами в ладонь Гийома перстень, испустил дух.

Юной граф всхлипнул, что было сил пытаясь найти возможность для нового вдоха, и перекрестился. Он надел на средний палец правой руки серебряный перстень с небольшим рубином и движением руки закрыл безжизненные глаза Бертрана.

«Хвала дающему, презрение отбирающему!»

Этот девиз своего наставника, выгравированный на перстне, Гийом запомнил как главную молитву своей души. Он с решительностью поднялся на ноги, с силой шмыгнув носом, чтобы наконец-то сделать глубокий вдох, и, повторив про себя ещё раз клятву, вышел из комнаты.

До ночи ещё было много времени, и шум косого холодного дождя, забарабанившего по черепичным крышам замка и каменным стенам своей дробью, будто звук горна на поле битвы, подхватил душу Бертрана, собираясь сопроводить его в последний путь.

Шаги Гийома сменяли свою интенсивность и в какой-то момент бредя по коридору, освещённому пламенем настенных факелов, он остановился и ладонью правой руки прижался к холодному камню стены. В памяти юного графа всплывали строки из песни Бертрана, которую он сам же и сочинил, сидя на небольшом бревне рядом со стогом соломы, наблюдая как его воспитанник во внутреннем дворе замка отрабатывает удары мечом о чучело.

 
«…О жизнь, которую прошли,
О смерть, которую украли,
Среди безумства сумеречных дней
Венец лавровый на терновый поменяли…»
 

Гийом вышел на западную стену замка и, сделав несколько шагов, отошёл от башни. Сырой ветер трепал его волосы, а сильный дождь впитывался в ткань синего суконного костюма. Он смотрел на дорогу в сторону Парижа и видел, как стремительно менялась Европа за последние годы.

Везде на площадях становились всё громче и призывнее речи проповедников, вещавших об освободительном походе в Святую землю, чтобы вернуть христианам Гроб Господень из рук нечестивцев. Всем обещали прощение грехов и несметные богатства, что подкупало кого угодно: от сельского оборванца до знатного господина.

Воспоминания свежим и бурным потоком овладели сознанием Гийома, уставшего терять любимых и родных ему людей. Два года назад их с отцом покинула мать. Её здоровье становилось хуже день ото дня, будто что-то неведомое творилось в голове графини. Её ужасно мучили ночные кошмары, и она не могла спать, постоянно отказываясь от еды. Лекари не знали, как ей помочь, а отец решил отстраниться от этой проблемы и часто проводил время в походах и частых визитах к папе. Назвать графа Анри де Ла Валлета набожным человеком Гийом не мог, скорее видел в этом нечто более мирское и желание не проспать свой звёздный час. Поэтому юный граф постоянно оказывался единоличным хозяином своих земель на время отсутствия отца.

Представить себя обычным феодалом Гийом не мог. Ему было противно думать о сборе оброка и налогов. Бертран не научил его отбирать, а учил отдавать. Это постоянно являлось камнем преткновения в отношениях с отцом, который не упускал возможности получить прибыль из всего, чего только мог. Да, он по-прежнему раздавал монеты в воскресенье у церкви после проповеди, но собирал их не менее чаще, чем жертвовал.

Скупость ‒ это не только грех, но и болезнь души. Без неё нельзя сохранить и приумножить графские владения. Тяжёлые времена требовали особой жестокости от владельцев земель и душ. Свобода являлась роскошью, которую позволить себе могли очень немногие люди.

Гийом спустился к себе в покои и, сев на стул с массивными подлокотниками напротив трещавших от пламени поленьев в камине, протянул руку к кружке с вином, стоявшей на столе.

Жизнь продолжалась! Она не могла остановиться! Глоток вина утолил жажду в его пересохшем горле, и юный граф вскочил со стула и принялся застёгивать на своей талии широкий поясной ремень, на котором висел меч. Он набросил на плечи плащ и застегнул застёжку на завязках на шее.

В его памяти вновь всплывали слова Бертрана, чья мудрость не имела пределов, только пока всё понять юный граф не мог. Гийом был ещё очень молод и не в меру горяч.

Он бегом спустился вниз по каменной лестнице и выскочил во внутренний двор, где, пройдя быстрым шагом к конюшне, нырнул под черепичную крышу.

Дождь не останавливался, но постепенно менял свою интенсивность в сторону уменьшения. Юный граф подошёл к стойлу, где находился его чёрный, как уголь, конь Вепрь. Так его прозвал сам Гийом за буйный и непокорный нрав.

Ладонь юного графа скользнула по расчёсанной гриве коня и тот очнулся от лёгкого дрёма. Будить конюха Гийом не собирался, а поэтому сам закинул на спину коня седло, принявшись туго застёгивать пряжку, чтобы не слететь с Вепря в грязную канаву.

Копыта коня зацокали о камень внутреннего двора и привлекли к себе внимание караульных и команданте Жана.

‒ Господин, куда вы? ‒ громко прокричал старший караула и подбежал к юному графу, выводящему своего коня из конюшни. Вымокшая накидка поверх кольчужного доспеха вызывала отвратительное зрелище, но Гийом не был из тех, кто обращал на это внимание. В конце концов перед ним был не команданте гарнизона замка, а всего лишь простой сержант, в чьих глазах читалось огромное волнение. Быть повешенным за гибель наследника графа Анри никто не хотел. Однако команданте Жан смотрел на это несколько по-другому. Он верил, что из этого юноши выйдет отличный воин, которому необходимо давать свободу действий и мысли.

‒ Навстречу туманам и ветрам! ‒ хлопнув сержанта по плечу и улыбнувшись, произнёс Гийом и запрыгнул в седло на коня. ‒ Открывай скорее ворота! Не спорь со мной, а то неровен час расскажу отцу, почему так быстро у нас в погребе тает эль, словно первый снег, ‒ пригрозил и, одновременно подмигнув сержанту, отдал приказ стражнику юный граф и натянул поводья на себя. Вепрь встал на дыбы и издал короткое ржание.

‒ Поднять ворота! ‒ распорядился старший караула. ‒ Берегите себя, монсеньор!

Юный граф хлестнул Вепря по крупу плетью, и конь галопом вылетел из поднятой решётки ворот замка, проскакал по помосту и оказался на дороге, ведущей к деревне…