Сколько нужно мужчин, чтобы…

Выйдя из машины, Нико предложил зайти в гости к его сестре. «Конечно, жаль, что ваш прославленный актер Давид Чантурия сейчас на съемках и не смог меня встретить. Но Давиду, точно, не понравится, что его гостью завезли не туда, куда обещали! Ты ведь не хочешь его огорчить?» – строго выговорила я.

Слегка изменившись в лице, Нико велел таксисту разворачиваться. И уже у самой гостиницы аккуратно переспросил: «А ты, правда, знакома с Давидом, как его…?»

– Чантурией? Да, мы встречались в Москве! – небрежно бросила я. – Он и забронировал для меня номер в «Аджарии».

Нико поднес мою сумку к стойке администратора. И поднимаясь в лифте, я подумала: «Какое счастье, что грузины знают и чтят своих актеров!»

Утром, поглядев в окно на разноцветный многоуровневый город, я радостно отправилась знакомиться с ним. Но на улице мое приподнятое настроение быстро растрепалось, как неуместно нарядная прическа. Какие-то типы беспрестанно дергали меня за пальто. Это дутое финское пальто 52-го размера тетя Катя, лужская мамина подружка, приобрела на полученные за макулатуру талоны. На меня оно было огромным. Но я купила размахайку, прельстившись ее воздушной легкостью и необычной салатной расцветкой. И шапочку с кисточкой потом нашла – в тон.

Но даже если в Тбилиси подобного не носили, это ведь не повод – бесцеремонно задирать незнакомую даму – не правда ли? И когда очередной встречный парень намеренно налетел на меня (и я едва успела отпихнуть его угрюмую щербатую рожу!), поняла, что нужно срочно разыскать ребят, с которыми училась в ВКШ: армянина Лешу Гаспаряна, работавшего в республиканской «Молодежке», и Кетеван – с нею мы жили в одной комнате вместе с азербайджанкой Раминой.

То есть, на самом деле, мы с Дэмом и Глашкой обитали у станции метро «Кировская» (теперь – «Чистые пруды»). Здесь мужу, подрабатывавшему дворником, выделили убитую служебную квартиру на первом этаже, где нас считали своим долгом навестить все родственники-друзья-знакомые. А комплекс ВКШ располагался в конце линии метро – на Ждановской, впоследствии переименованной в «Выхино». Перед экзаменами я иногда оставалась там ночевать. Корпя над билетами, мы с девчонками еще успевали поговорить «за жизнь», и по утрам от переизбытка чувств пели, взявшись за руки, пугачевскую «Без меня тебе, любимый мой…»

В первой же попавшейся в Доме печати шумной компании – на мой вопрос «Не подскажете, как найти Алексея Гаспаряна?» – обернулся незнакомый бородач. «Вы меня ищете?» – спросил зачем-то отрастивший бороду Леша. В нашей группе он был одним из заводил – наряду с Левоном Арутюняном из Еревана и Валерой Мардарем из Кишинева. Съездив домой на новогодние праздники, Валерка вернулся с новеньким портфелем-дипломатом, заполненным бутылками «Букета Молдавии». И в зимнюю сессию, выскочив утром из спального корпуса, парни рассовывали по сугробам опорожненные за ночь бутылки «Букета», которым по весне предстояло расцвети пышным цветом.

Мы вспоминали об этом и хохотали в подвальчике, где подавали много вина и мясо, и где совсем не было женщин, и грузные грузины сурово взирали на меня. Потом поехали к Лешиному другу. Опять пили вино и смотрели фотографии. И худой светловолосый фотокор козырял новым словечком «эксклюзив», потрясая фотосвидетельствами нараставшего грузино-абхазского противостояния. А Леша жаловался, что у него начало болеть сердце.

Я сидела на кровати с металлическими шишечками. Заиграло танго. И когда фотограф излишне нервно прижал меня к своему штативу, Леша прокричал от окна: «Слушай, а как поживает твой муж Дэм?»

Школяры, как называл их муж, пару раз собирались у нас на Чистых прудах, и тогда все, что можно было съесть и выпить, мгновенно сметалось подчистую. После чего какой-нибудь подвыпивший школяр, вспомнив о собственных детишках, что ожидали его на просторах необъятной родины, вязался к Глашке с дурацкими сказками. И та снисходительно пережидала сей сентиментальный порыв.

Глашуля спала за перегородкой во второй комнате. Там стоял найденный Волькой на свалке огромный шкаф – с дырой на дверце. Мы смеялись, мол, это даже удобно: пришел муж домой и сразу заглянул в смотровое отверстие – не прячется ли там любовник жены?

Перед командировкой я случайно нашла свои старые письма, которые писала Дэму еще до замужества. Я вышла за него не по любви – просто боялась остаться одна. Но очень надеялась жизнь наладить и стать счастливой. И детишек еще хотела нарожать! Возможно, если б я не приехала в Москву, где соперниками Вольки оказались мужики совсем другого калибра, со временем все как-то и сладилось бы? Хотя, если муж, засыпая, пристраивает свою голову на твоем плече, а ты вовсе не относишься к типажу жены-матери, поневоле начинаешь раздражаться.

А тут еще он забредил отъездом. Один из его дядек на западной Украине совсем сбрендил, мечтая выбраться на «настоящий Запад». И все затевал какие-то невероятные проекты, и даже плот построил. И, вроде, попытался на нем переправиться, но бдительные советские пограничники задержали беглеца. И когда все вокруг стало рушиться, а точнее, когда возникло предчувствие грядущей разрухи, Дэм тоже засобирался. Возобновил переписку с одноклассницей Агатой, выехавшей пару лет назад в Германию. Куда-то бегал, хлопотал. Но вдруг сообразил, что в этом деле мы с Глашкой для него обуза. И начал ссориться из-за пустяков, а по ночам засыпал на моем плече.

Кажется, башню у меня снесло в метро. Вино закончилось, и мы решили сгонять в «Аджарию» за оставшейся в моей дорожной сумке бутылкой молдавского коньяка. Это последнее, что я четко запомнила. А в подземке все в голове перемешалось: какие-то вагоны и потом перрон, и бледный Волька с синюшными губами – сначала оттолкнул нас и, было, рванул прочь, но вдруг вернулся и стал тянуть меня из-за решетки, а Глашка, с другой стороны, вцепилась в мою руку и заревела, и я зарыдала, и Дэм. И Лешино плечо промокло от моих соплей и слез.

В гостиницу нас не пустили. И парни отправились к администратору, а я осталась у входа. Но не успела взглянуть на звезды, как меня с обеих сторон подхватили под руки и потащили по ступенькам вниз. Я орала и лягалась, а на стоянке сумела вырваться. И бросилась к отъезжавшему авто, выкрикивая «Меня зовут Милица Берсенева!» Тут, наверное, меня и пристукнули.

Очнулась уже за городом, на каком-то холме, по подолу которого вилось шоссе с бисеринами светящихся автомобильных фар – так красиво могла бы написать в иной ситуации. Двое похитителей вытащили меня из машины, и в темноте нарисовался силуэт третьего: «Говоришь, Милицией зовут? Что ж, порадуй-ка. Милиция, хорошим минетом!»

– Не могу! Не умею! Не стану! – дернулась, было, я.

Но он коротко тюкнул меня по лицу и, когда я запрокинулась назад, ударил под дых. Я согнулась, хватая воздух, и тот ловко вставил в рот пенис, как будто всегда проделывал это только таким способом. Пенис был, что называется, роста ниже среднего, и надолго не задержал.

Отплевываясь, я выпрямилась, и то ли меня сзади подтолкнули, то ли сама рванулась. Пролетела кубарем по склону, завершила последний кульбит на обочине и кинулась к проезжавшему такси.

– Быстрее! Уезжаем! Давай на Малую Бронную, 13! – выкрикивала я московский адрес Сударушкина и дергала таксиста за рукав.

– Куда едем? – мрачно переспросил водила.

– Я ж говорю – на Малую Бронную!

– А это где?

– Послушай, в Москве все таксисты Малую Бронную знают!

– Так то в Москве. А мы в Тбилиси.

– Останови! – еле выговорила я и выскочила из авто. Потом меня долго тошнило-выворачивало на придорожные кустики. А когда вернулась в салон, таксист протянул огромный клетчатый платок.

– Я вчера прилетела. Встречалась со здешними друзьями. А возле «Аджарии» меня похитили.

– Похитили? Кто?

– Они не представились. Хорошо еще, не сломала шею, пока скатывалась с насыпи!

– Впервые слышу, чтобы у нас в центре города людей выдергивали! А ты кто?

– Я журналист. Меня отправили в Армению написать про землетрясение. То есть, про нынешние восстановительные работы. А я попутно решила Тбилиси посмотреть. Посмотрела! И что вы тут все за уроды такие?

Я вцепилась в него, затрясла и, кажется, хотела укусить. Остановив машину, он обхватил меня и стал поглаживать, приговаривая: «Успокойся-успокойся!» Я попыталась вырваться, но потом затихла. А он продолжал поглаживать – все более энергично и настойчиво, шумно задышав.

Мы стояли где-то на окраине, кругом было темно и безлюдно. Разве, по близости могли колесить те бандиты, что умыкнули меня от гостиницы. И водила попался огромный – ручища обхватом в придорожный столб. Такого не одолеть, пожалуй!

Я попыталась перехватить инициативу: «Давай завтра встретимся. Хотя бы приведу себя в порядок!»

Он запыхтел и потянул за кофточку.

– Подожди! – неминуемое насилие следовало превратить в паритетный половой акт, минимизировав проявление агрессии. – Расстегни лифчик. Теперь погладь, вот здесь. Поцелуй, ох, пожалуйста, поцелуй! Нет, больно не надо делать. Ведь приятнее, когда нежно-нежно. Давай покажу – расстегни ремень.

И слегка куснула его за толстое ухо.

«Милица, Милица!» – рычал он, вдруг обнаружив в моем имени раскатистые «р-р», и так раскачивал машину, что она грозила перевернуться. И, наконец, рванул с горы своего живота – в пропасть.

Черт знает что!

Потом мы заснули даже. Но поутру, когда в окна забило солнце, он уже буравил меня неприязненным взглядом. И было видно, как в мохнатой его башке скрежещут шестеренки мыслей про то, что его обманули, конечно, и, на самом деле, я обычная проститутка и просто не поладила с клиентами. И самое смешное, я сразу загундосила в тон: «Отчего мы скуксились? Рули в гостиницу, дорогой! Ой, а где моя перчатка? Ты не сидишь ли на ней?»

И между ног у него пошарила.

Так бывает: если кто-то рассказывает о своих печалях, высматривая ответную насмешку или злорадство, и тогда злодейский отблеск-таки проскальзывает по твоему лицу. Хотя ты и не относишься к разряду людей, которых радует, что у соседа корова сдохла. Со мной такое тоже случается, вероятно, из-за профессиональной привычки эмоционально подстраиваться под собеседника.

В гостинице, едва войдя в номер, услышала телефонный трезвон.

– Наконец! Нашлась! Куда ты вчера пропала? – закричал Леша.

– Меня похитили! Увезли куда-то за город. Но потом удалось сбежать.

– Бли-и- ин! А мы переговорили с администратором и вернулись, а тебя уже нет! Бли-и-ин! – повторил он. – Хотели в милицию заявить, но решили подождать до утра. Вдруг ты сама куда-то намылилась! А потом жена дома устроила скандал. Но ты главное, сейчас не исчезай, я скоро приеду!

Леша бросил трубку.

Вымывшись под душем, я ощупала себя – все, вроде, цело. Правда, подраспух от удара нос и болит плечо – видимо, ушибла, пока кувыркалась по косогору. Да пропала старинная Мошечкина сережка. Вторую, уцелевшую, я решила пока не снимать. «Твой, оставшийся без пары одинокий Серьга!» Как он там? Давно ничего не слышно!

Переоделась. Осмотрела пальто: молодцы – финны! «Размахайка» осталась целехонька, хотя и испачкалась немного. «Но это мы застираем. Спокойно, Берсенева. Спокуха! Без истерик!» – настраивалась я перед Лешиным приходом. Но вдруг заметила, что стараюсь не смотреть на себя в зеркало.

Присела на край голубенькой ванны и крутанула посильнее кран. Вода хлынула в раковину, обрызгав лицо.

И пока звенящая струя, как в шпионских романах, заглушала все прочие звуки, слывшая более праведной, одна моя часть донимала другую.

– Сама виновата! Рассиропилась и устроила сцену! – прошипела первая.

– Так ведь переживала из-за семейных неурядиц! Носила в себе. И вдруг прорвало! – заступилась вторая.

– Прорвало! – передразнила оппонентка. – В самом неподходящем месте!

– Ну, да, в чужом городе! Но это не причина, чтобы набрасываться на женщину без повода!

– Вот именно – без повода! Не безобразничала! Не хватала за рукава прохожих! И не распевала неприличных песен, растянувшись на клумбе под окнами! – встряла и я. – Вообще, шага ступить не успела у гостиничного входа, как меня умыкнули.

– Как будто поджидали заранее, – тихо заметила вторая.

– Еще скажите, что, и в самом деле, поджидали! – съязвила первая.

– И что теперь? – спросила другая.

– А ничего! – зло ответила я.

Как зачастую отвечают мужчины на упреки случайных попутчиц: даже если у нас что-то было, это ничего не значит. И считают вопрос исчерпанным. Но сами обычно не готовы услышать подобное от женщины. И если ты говорила вчерашнему ухажеру, мол, прости, это ничего не значило, он негодовал – как, не значило, когда было то и это! И в доказательство пересказывал подробности окружающим.

Хотя изначально дело было вовсе не в нем, а в том, допустим, что заходящее светило воссияло напоследок над ресторанной терраской и вдруг окатило золотым блеском твоего собеседника, который, как раз, приподнял бокал и изрек … О, гигант мысли, бесспорно! И всего остального гигант – с огромной медлительной тенью. Так что в обрушившейся разом темноте хотелось не прислониться к нему даже, а просто побыть рядом, позабыв о пигмеях!

А потом, оказывалось, что и вспомнить нечего. Кроме солнца!

В номер забарабанили. Махнув рукой невидимым спорщицам, выключила воду и посмотрела в зеркало. Мы взглянули друг на друга в упор – я и мое мокрое отражение. И вдруг оно подмигнуло – странненько скривив лицо – как маленький Дюша, когда впервые попытался подморгнуть мне в ответ.

Открыв дверь, я, первым делом, спросила: «А из-за чего твоя жена вчера устроила скандал?»

Потом мы в кафешке ели хачапури. Хозяин, с которым Леша, войдя, долго здоровался, угостил нас чачей.

– Большое спасибо! Чачу здесь еще не пробовала, – поблагодарила я.

– Как вам Тбилиси? – поинтересовался он.

– О чудесный город! Я в полном восторге!

Дружески похлопав меня по ушибленному плечу, хозяин удалился, дабы не мешать нашей «приятной беседе».

Я вкратце пересказала свои приключения, опустив излишние детали. И Леша лишь спросил: «Может, обратиться в милицию? У меня хороший знакомый в горуправлении работает».

– И что там скажу? Что, встретилась с друзьями, набралась, и кто-то уволок меня от гостиницы? Я даже лиц ничьих в темноте не разглядела! – вздохнула и выпила чачу также из Лешиной стопки. – А потом отсюда отправят запрос в мою газету, которая, между прочим, является органом ЦК компартии республики. Помнишь, какой скандал вышел в ВКШ, когда декан застукал меня за чтением книжки?

(Подкравшись сзади во время лекции, декан застал меня за чтением «Одного дня Ивана Денисовича». И пригрозил из Школы исключить. Спас тогда Сударушкин. Надел ватник и отправился в ЦК ВЛКСМ к наипервейшему секретарю, с которым сошелся в какой-то поездке. После чего из ЦК дали отмашку и порекомендовали ограничиться тем, что я осознала всю пагубность своего проступка.

– Точно, осознала? – разочарованно переспросил декан.

– Точно-преточно! – я радостно закивала головой.)

– И что будешь делать дальше? – вернул меня на грузинскую землю Леша.

– Поеду на автовокзал за билетом. Расскажи, как добраться.

– Может, лучше тебя проводить?

– Брось! В одну воронку снаряд дважды не попадает! А тебе давно пора на службу.

Мои слова подтвердил фотокор, передавший наказ от начальства – немедленно прибыть на рабочее место. Уже распрощавшись, Леша вдруг обернулся: «Да, а что с твоим мужем-то стряслось?»

– В каком смысле?

– Ты вчера из-за него так плакала!

– А, ерунда, дамская истерика! Забудь!

Пообещав себе впредь воздерживаться от публичных драм, я потом еще пару раз, наверное, срывалась – в общем-то, терпимый результат при нынешней непростой действительности. Но всякий раз убеждалась, что лучше было обойтись без исключения, лишь подтверждавшего справедливость установленного правила.

На автовокзале ко мне, как к родной, кинулся все тот же тип – с угрюмой щербатой рожей. «Да что же такое делается? Порядочным женщинам проходу не дают!» – погромче возовопила я.

– У вас проблемы? – спросил носатый рыжеватый парень.

– Вот, он меня преследует!

Носатый что-то сказал на грузинском щербатому, и тот исчез.

– Спасибо огромное!

– Чтобы такую красивую девушку кто-то обидел! – причмокнул он толстыми губами. – Слушай, у меня есть немного свободного времени. Хочешь, я тебя подброшу, куда надо, и заодно город покажу?

Я отказалась, было, но затем согласилась: ведь города, и в самом деле, толком не увидела. Да и что он мог мне сделать – среди бела дня!

Для начала Дато (как он представился) растолкал очередь и купил для меня билет на завтрашний рейс. А затем, прихватив по дороге букетик фиалок, покатил на раздолбанной «девятке» по грузинской столице, чтобы продемонстрировать традиционный открыточный набор – вот дворец царицы Дариджан, вот храм Метехи и крепость. Попутно Дато пересказывал исторические легенды, сыпал анекдотами и громко приветствовал встречных: казалось, он знал всех – от продавца цветов до гаишника на площади. Мимоходом разъяснил и причины возникших проблем с абхазами.

– Представь, ты из милости временно пустила человека в свою квартиру. А потом тот заявляет, мол, теперь это его комната, поскольку он здесь давно живет.

– В Абхазии иначе описывают эту ситуацию.

– Э, не слушай – все врут!

И заодно объяснил также, почему местные мужчины так странно реагируют на приезжих женщин.

– Понимаешь, за иной тбилисской красавицей ухаживаешь-ухаживаешь, но та остается неприступной. А русскую женщину в ресторан сводил, шампанским угостил – и она на все готова!

Подбросил меня до гостиницы и пообещал проводить на автобус.

Из номера я позвонила Кетеван. Но она быстрым полушепотом проговорила, что очень занята – и сегодня, и завтра.

– Не печалься, в следующий раз увидимся! – ободрила я.

Впоследствии и другие сокурсники из братских совреспублик будут ссылаться на чрезвычайную занятость, сделавшую невозможной нашу встречу. Как, например, Марет Пак в Таллине, где я тоже оказалась в командировке. А Валера Мардарь, издали завидев меня на кишиневской улице, и вовсе стал переходить на другую сторону.

С Валеркой я впервые попала на хоккей. Кажется, играли ЦСКА с «Ротором». Мы решили болеть за «Ротор» и так кричали, что мужики, сидевшие поблизости на скамейках, начали нехорошо посматривать. Мардарь сказал, что мы журналисты и готовим материал о психологии болельщиков. «К примеру, вы какие испытываете чувства, когда наблюдаете за матчем?» – порадовал он остроумным вопросом дядьку, беспрестанно хлопавшего себя газетой по колену. Тот сдвинулся по скамейке – от нас подальше. Но взамен прильнул коротко стриженый мордоворот и начал длинно описывать Валерке свои чувства.

«Ротор» проиграл.

В отличие от взрывных южан, Марет поражал пуленепробиваемой невозмутимостью. И способностью сохранять, если и не трезвость ума, то хотя бы вертикальное положение тела, когда остальных тяжкий груз потребленного спиртного уже валил с ног. Иной раз в комнате у мальчиков дым стоял коромыслом: крики, хохот, звяканье стаканов, гитарные всхлипы – и над всем этим, скрестив руки на груди и рассеянно улыбаясь, непоколебимо возвышался Марет.

Под стать ему по росту в нашей группе был только Фархад из Ташкента. Он даже в 30-градусный мороз носил шляпу, хотя я и предлагала одолжить вязаную шапочку Дэма. На мой день рождения Фархад оставил в нашей комнате подарок. С порога я увидела на кровати что-то большое и серое, в крапинку, как будто в подушку уткнулся носом еж. Это была дыня. Как раз выпадали выходные, и родители предложили устроить празднество дома, поскольку Дэм отбыл в Мурманск на практику. И мы с Аглаей улетели в Кишинев (билет на самолет тогда стоил 21 рубль и папа пообещал компенсировать расходы). Поглядывая в окошко на облака, поддерживавшие под крылья наш самолет, дочка поглаживала лежавшую на коленях дыню, словно та была живая.

Вообще-то, Фархаду нравилась Кетеван. А та, по-моему, вздыхала по Марету, хотя и уверяла, что ее никто не интересует – в Тбилиси ждет жених. В нашей шумной компании Кетеван держалась несколько особняком. И зимой очень мерзла. Мы вместе отправились покупать для нее теплое пальто. Изделия совпрома висели тусклыми рядами, и я подумала, что дело наше безнадежно.

Однако же, нашли! Такое длинное пальто с большим воротником и хлястиком, болтавшимся сзади едва ли не на уровне колен. И когда тоненькая Кэт бежала в нем на занятия, прикрывая поднятым воротником медальный профиль, то даже стильно смотрелась. В ответ на «Кэт», она придумала называть меня «Ликой». «Ликой» я потом представлялась редко – держала про запас.

Лестница в небеса

Дато, разумеется, первым поднялся в автобус, проигнорировав прочих пассажиров. Громко поприветствовал водителя и бросил мою сумку на сиденье. После чего велел присматривать за мной устроившемуся рядом дядечке.

– Спасибо тебе! Большое-пребольшое! – я с чувством погладила кармашек на его рубашке.

– Слушай, а почему все-таки ты согласилась со мной покататься? – небрежно спросил Дато, но при этом наклонился к моему лицу и заглянул в глаза.

– Город не успела посмотреть, А ты, как раз, предложил экскурсию. Кстати, с чего бы? – переспросила я.

Он рассмеялся и продиктовал номер своего телефона: «Если возникнут проблемы на обратном пути, звони!»

– Экий разбойник! – проворчал сосед. Дато и, в самом деле, менее всего походил на галерейщика, торговца картинами, каковым отрекомендовался при знакомстве. «А почему вы его зовете «Дато»? У грузин, вроде бы, есть имя Дата. К примеру, роман Чабуа Амирэджиби о грузинском Робин Гуде называется «Дата Туташхиа», – блеснул свойственной советским инженерам начитанностью Алексей Ильич.

Рязанец, он тоже ехал в Армению – восстанавливать коммуникации. С коммуникациями там дело обстояло прескверно. Когда мы добрались до гостиницы (автобус опоздал на несколько часов, причем высадили нас не в центре городка, как обещали, а на окраине, под горой, по которой мы долго тащились в темноте – Алексей Ильич впереди, а я сзади, уцепившись за его сумку), так вот, когда, наконец, мы очутились в гостинице, оказалось, что в ней нет ни света, ни воды, ни тепла.

– Отчего у вас так темно? – спросила я у полной усатой дежурной.

– Гора упала, – сонно откликнулась она.

– А воды почему нет?

– Гора упала, – повторила та.

– Ну, а холодно так почему?

– Я ж говорю, гора упала! – удивилась моей непонятливости дежурная.

Подсвечивая фонариком, Алексей Ильич довел меня до номера. Но поскольку у него еще имелась фляжка водки, а у меня оставалась пачка печенья «Домино», мы употребили провиант по назначению. Глотнув раз-другой из фляжки и похрустев печенинками, решили, что в этаком промозглом склепе разумнее будет спать вдвоем. Завернулись каждый в свое одеяло, и тут же заснули, прижавшись друг к дружке. Я так в джинсах и свитере и спала, да еще «размахайку» сверху набросила. От инженера не вышло никаких неприятностей – одна только польза. Утром, высунув голову из-под пальто, я увидела, что изо рта идет пар. Но мой попутчик уже принес в ковшике воды и даже договорился о чае. В подсобке у дежурной была маленькая плитка с баллоном и что-то в ней разладилось, а Алексей Ильич сумел починить. Я всегда мечтала о таком муже – спокойном, надежном и мастеровитом. А влюблялась в других. То-то и оно!

Вечером Роберт, коллега из районной газеты, повел меня в гости к своим родственникам, некогда жившим в Турции. Тетушка Армела достала пухлый альбом. На фото из той, прежней, жизни, она была молодой, в белом платье с бантом, а мужчина в светлом костюме с «бабочкой» держал над нею зонтик. Угощали бастурмой и кизиловой самогонкой. Говорили, что по крепости она «чистый спирт!». Кизиловой самогонкой я и спасалась от холода в этой поездке.

С начальником отряда молдавских строителей Виталием Тамащем мы мотались потом по горам, где меж деревьев порой проскакивали поросшие шерстью поджарые свиньи: как объяснили, не дикие, а домашние, отпущенные на вольный выпас. А когда приходило время, из них делали, к примеру, отличные шашлыки. Шашлыками нас угощали местные начальники. Но их возвышенные тосты не очень воодушевляли Тамаша, так как, несмотря на успешно налаженные личные контакты, дело продвигалось медленно. «То стройматериалы, присланные центром, где-то застряли, то людей не успели собрать. Затор за затором!» – сердито цедил Тамаш, сминая сигарету в серебристой пепельнице-рыбке.

Пепельницу ему сунула в чемодан жена. Вместе с термосом, домашними бахилами и большим овчинным жилетом. И даже томик любимых Стругацких положила.

– Раз, случилась такая беда, и понаехали мы сюда на подмогу со всей страны, так давайте, ребята, дружно впряжемся в работу. Тем более, что армяне очень трудолюбивый народ. Иной здешний крестьянин расчистит на горе площадку, снизу на себе земли натаскает и потом небывалые урожаи на своем поднебесном огородике выращивает! – Тамаш с досадой махнул рукой. – Но хозяевам, будто, не до того сейчас. И все сроки летят! Только об этом не нужно писать.

По национальности Тамаш был чех и родился в чешском селе Голубое, что на юге Молдавии. Я писала когда-то о его отце, директоре сельской школы, о котором наезжавшие из Кишинева практикантки отзывались исключительно в восторженных тонах. Он так же сминал сигареты в пепельнице, держа ее в руке. И когда ты задавала вопрос, переспрашивал, слегка наклоняя голову: «Пожалуйста?». А после того, как СССР развалили и все принялись драть на себе косоворотки, стеная про империю, превращенную тоталитарным режимом во всеобщий лагерь, Тамаш-старший очень переживал: получалось, он всю жизнь увлеченно преподавал совсем другую историю.

С группой спасателей, прилетевших сюда сразу после землетрясения, мы съездили в разрушенный Ленинакан, где дома топорщились, будто разбросанные хулиганами книжки – с покореженными переплетами и выдранными картинками. У остова здания с уцелевшим лестничным пролетом спасатели Юра и Витя заспорили – не отсюда ли они вытаскивали намертво вцепившуюся в перила жену Самвела? И тут, как в кино, рядом возник Самвел. Все зашумели и захлопали друг друга по плечам. Год прошел! Какая встреча!

Самвел зазвал в стоявший неподалеку вагончик. Под кизиловую самогонку вспоминали, как хозяин, ухватив за руки обоих сыновей, выбежал в тапках из обрушившегося следом подъезда. А жена Лиана решила вынести хоть что-то ценное и замешкалась. И когда все затряслось и посыпалось, она застыла на лестнице, сжимая под мышкой это что-то – мохеровую кофту, подаренную мужем на день рождения.

– Когда дом обрушился, подумал, все, нет моей Лианы! Но пыль осела немного, и я вдруг увидел – жена стоит на ступеньках – а они в небо ведут! Потом ее, едва живую уже, спасатели оттуда сняли. За вас, ребята. Дай вам Бог здоровья!

Как рассказывали, спасатели затем еще не раз поднимались на этаж за уцелевшими остатками имущества. И даже документы почти все нашлись!

– Нам очень повезло! – сказала Лиана.

И мы опять выпили, разумеется. Чтоб вся семья в живых осталась – так, мало кому, повезло! И конечно, уверяли хозяева, землетрясение было в 9-10 баллов, оттого все враз и рухнуло. А в Москве почему-то не захотели этого признать, подчеркнул Самвел. Спасатели выслушали его с вежливыми лицами. И все опять выпили – за тех, кому не повезло.

На обратном пути я спросила, что это за история с заниженными баллами?

– Так говорят! Когда тряхануло, то многие здешние дома, которые, между прочим, строились, как сейсмостойкие, вмиг обрушились. Как мы потом посмотрели, у иных стены пальцем можно было проткнуть, и вместо цемента оказался песок! – поморщился Юра. – Только ты не пиши об этом.

Однако я все-таки написала. Хотя и постаралась подобрать такие формулировки, чтобы не поставить под сомнение значимость дружбы народов и интернациональной взаимопомощи, да и героев своих не подставить. При этом не была уверена, что мой репортаж, вообще, напечатают. Но текст опубликовали и даже отметили на редакционной «летучке».

Кстати, когда наш редактор подписывал командировку в Армению, то передал презенты для однокашника из ВПШ (Высшей партшколы), рулившего в Ереване республиканской партийной газетой. Выпущенные молдавским издательством, дефицитные по тем временам, томики – Булгакова. Платонова и кого-то еще – я долго таскала с собой по горам.

Ереван в пол-накала

И если б не книжки, то, возможно, уже не поехала бы в Ереван, в котором пару лет назад побывала с двумя подружками.

Обе они были блондинками: Ира – чуть светлее, а Света – потемнее. И водители ереванских автобусов отказывались брать с нас деньги за проезд. А в ресторан при гостинице мы сами вскоре перестали ходить потому, что тамошний управляющий тоже норовил угостить нас задаром.

Света забыла купальник и в бирюзовом Севане купалась в длинной голубой футболке. И когда, скульптурно облепленная мокрой тканью, Светлана вышагивала из сияющей на солнце бирюзы, Серж, приятель нашего однокурсника Левона Арутюняна, бухнулся на колени и воздел руки к небу, ниспославшему нам такую красоту!

(К слову, и от армян, и от грузин не раз слышала, что их предки были светловолосыми и голубоглазыми. И в этом же далее попытался уверить жгучей кавказской внешности азербайджанец.)

Видимо, под впечатлением от Светкиного явления, Серж затем устроил вечер армянской кухни для девочек из Молдавии. И позвав на долму. Это оказались родные молдавские голубцы из виноградных листьев. Тогда как здешний коньяк, казалось, не допускал сравнений. Сколько-то его употребив, подружки растянулись рядышком на диване. При этом у Иры свешивались с подлокотника ножки в беленьких носочках.

Перед поездкой Ирина вышла замуж. Ее муж Боря не смог оставить свой рабочий пост и каждое утро присылал из Кишинева в Ереван телеграммы: «Пятый день нашего медового месяца провел нормально. Выпил пива со Стариком!».

Вслед за девчонками, и прочие выбывшие из строя бойцы уже улеглись в соседней комнате. А я осталась за столом, дабы воздать должное гостеприимству хозяина. Хотя, возможно, дело было еще и в том, что чувствовалось – он хочет о чем-то рассказать.

И тот начал со своего начальника, главы архитектурного бюро, которому поступали заказы даже из Питера и Москвы. «Он чудовищно талантлив! И столь же чудовищно безобразен!» – живописал Серж, артистично взмахнув длинными руками – по замаху не соответствовавшими его невысокому росту. Так вот, когда «чудовищный» архитектор пригласил на ужин даму, то ради куража вышвырнул в окно ресторана свои фамильные часы. Но в этот раз раритет не пропал и не ушел камнем на дно! Часы своими длинными руками перехватил Серж, предусмотрительно поставленный начальством подежурить в кустах под ресторанным окошком, благо, осень была теплой.