000
ОтложитьЧитал
– В медицине есть неписаное правило, согласно которому врач до того, как сделать больному какие-либо назначения, обязан осмотреть его, сопоставить жалобы пациента с данными осмотра. Фофанова эти требования игнорировала. Что касается коргликона, то он назначается в составе комплексной терапии хронической сердечной недостаточности, для его применения имеются противопоказания.
– Вот мы с вами говорим: она должна бы сделать то, она обязана была выполнить это, а в каком документе содержится перечень обязанностей заведующего терапевтическим отделением районной больницы?
– В должностной инструкции, в приказах Минздрава СССР по направлению «терапия».
– Объясните, как такой безответственный человек стал заведовать терапевтическим отделением больницы?
– Фофанова не всегда была такой. На должность заведующей отделением её назначили два года назад, а спустя полгода её, с двумя маленькими дочками, бросил муж – он живёт сейчас в соседнем районе с другой женщиной. Марина после этих событий закрылась в себе, отгородилась от окружающих, несобранной и неорганизованной стала, характер у неё поменялся не в лучшую сторону…
– Терапевтическое отделение? Следователь прокуратуры Горовой беспокоит. Я хотел поговорить с Фофановой Мариной Абрамовной.
– Она сегодня не вышла на работу. Вероятно, заболела.
– Кто со мной говорит?
– Врач-ординатор Овсянникова.
Главный врач районной больницы Пушков, к которому с трудом дозвонился Горовой, объяснил следователю, что у Фофановой после ознакомления с приказом облздрава о понижении в должности за допущенные упущения в работе случился нервный срыв, и она взяла больничный лист.
Прошло несколько дней, и Фофанова, наконец, вышла на работу.
В планы Горового не входило окончание доследственной проверки без опроса главного действующего лица, и он поспешил в терапевтическое отделение больницы. Алексею было известно, что Фофанова в течение дня не будет занята работой с пациентами, поскольку руководство райбольницы не успело окончательно определиться с её новыми функциональными обязанностями.
В ординаторской терапевтического отделения Горовой встретился с невыразительной серой мышкой, назвавшейся Фофановой. Алексею не довелось быть с ней знакомым, хотя он нередко бывал в больнице – не по поводу проблем с собственным здоровьем, оно, к счастью, его не беспокоило, а по служебным делам. Фофанова страдала весьма сильной близорукостью, из-за чего её взгляд сквозь толстые линзы роговых очков, ужасно старивших её, выглядел совиным.
– Я провожу проверку по факту смерти больной Будько, – объяснил следователь цель своего визита. – Когда я могу выслушать ваши объяснения на этот счёт?
На лице Марины Абрамовны проступили ярко-розовые пятна. Она, похоже, сильно нервничала.
– Мне не хочется обсуждать с вами эту тему, – заявила она, передёрнув плечами. – Во всяком случае, в данный момент. Опасаюсь ухудшения своего самочувствия. Я и без вашего допроса неважно себя чувствую.
– Ну, я не враг вашему здоровью и не буду настаивать на ваших немедленных объяснениях, – сказал после некоторого раздумья Горовой, не ожидавший такого выверта от Фофановой. – Но вы имейте в виду, что нам с вами от откровенного разговора не уйти.
– А вы не забывайте про то, что у меня двое маленьких детей, – в голосе женщины звучал вызов.
– Мне известно о вас и ваших детях больше, чем вы думаете, – сказал Горовой. – К чему вы всё это мне говорите? Я что, пришёл за вашим арестом?
– А чего ещё мне от вас ждать? Что вы заскромничали? Доставайте ваши наручники! – Фофанову понесло.
«Истерики мне только не хватало», – подумал следователь, присаживаясь за письменный стол.
Вынув из папки чистый лист бумаги, он сделал на нём короткую запись.
– Марина Абрамовна, я здесь записал, что вы из опасений ухудшения здоровья отказываетесь давать объяснения. Попрошу прочесть и ниже моей записи проставить свою подпись и сегодняшнюю дату.
Фофанова долго ходила по ординаторской кругами,… но подпись, в конце концов, поставила.
Вернувшись в прокуратуру, Горовой разложил перед собой материалы проведённой проверки, которые к этому моменту представляли собой солидную папку документов. В который раз перелистал бумаги. Поразмышляв над аргументацией, отпечатал постановление о возбуждении уголовного дела о преступной халатности Фофановой, повлекшей смерть человека. Решение не было спонтанным и не возникло как-то вдруг, оно вызрело в голове следователя ещё несколько дней назад.
О принятом решении Алексей доложил прокурору, передав ему для просмотра материалы проверки.
Без четверти четыре, когда Горовой, сосредоточенно вглядываясь в графы лежавшей перед ним таблицы, составлял полугодовой отчёт о проделанной работе, в его кабинет тихо вошёл прокурор.
– Возвращаю материалы проверки по заявлению Красиковой, – сказал он. – Хвалю, ты провёл её весьма добротно, оснований для возбуждения уголовного дела в твоих материалах усматривается более чем достаточно. Не здорово то, что у тебя нет полноценных объяснений Фофановой. Но и ждать, когда она приведёт в порядок свои нервы, было бы не умно, время-то бежит.
– Буду работать по делу, а там, глядишь, и Марина Абрамовна придёт в норму…
– А ты говорил, что не знаешь с какого конца начинать, что врачи у тебя фигурантами впервые. Забываешь, что не боги горшки обжигают, а люди… которые хотят и могут пахать.
– Если бы мне месяц назад на мозги высыпали ворох слов: некроз, перикард, тампонада, кошачья спинка, электрическая ось сердца, то моя голова, однозначно, поехала бы…
– Я самого главного ещё не сказал. Тебе, Алексей Петрович, нужно собираться на выезд, – сказал Курзенков. – Только что звонил оперативный дежурный из РОВД: у нас в селе Ярославцево два трупа, механизаторы поражены разрядом электрического тока. В общем, несчастный случай на производстве. Бери нашу машину и отправляйся на место. Участковый Родченко будет ждать тебя в фельдшерско-акушерском пункте, куда были перевезены тела пострадавших в надежде на их реанимацию.
– Голому собраться – только подпоясаться! – ответил Горовой поговоркой своей матери. – Ну вот, я уже практически готов, – сказал он, вынимая из книжного шкафа потёртую кожаную папку, набитую бланками процессуальных документов, которую называл дежурной.
– Позвони мне домой, когда вернёшься, – сказал Курзенков вдогонку удаляющемуся следователю.
– Хорошо, Роман Александрович.
«Какие всё же мы с патроном разные люди. Я бы на его месте непременно начал разговор с сообщения о происшествии в совхозе „Ярославцевский“, – рассуждал Горовой по дороге в гараж. – Наверное, Курзенков так устроен, от природы ему дан такой темперамент – ты же никогда не видел его суетящимся. А может быть, тут осознанный стиль жизни, типа японского: быстро – это медленно, но без перерывов?».
Несколько минут спустя он и водитель уже пылили по разбитой дороге в направлении села Ярославцево.
Перед приземистым деревянным домиком, в котором располагался фельдшерско-акушерский пункт села Ярославцево, толпилась группа сельчан человек из восьми-девяти. Обойдя их, Горовой поднялся на крыльцо и протянул руку участковому инспектору Родченко, рыжеволосому мужчине с погонами старшего лейтенанта милиции на плечах, охранявшему проход к мертвым телам.
– Заждался я вас, Алексей Петрович, – облегченно вздохнул Родченко, снимая фуражку и промокая платком вспотевший лоб.
– Что у вас случилось? – спросил Горовой.
– Утром бригадир поручил трём молодым механизаторам, двум трактористам и комбайнёру, усилить сеносклад установкой четырёх дополнительных молниеотводов. Молниеотвод – это такой длинный деревянный шест, вдоль которого укреплён металлический стержень. Ребята три шеста установили, а четвёртый не удержали в вертикальном положении, он качнулся, наклонился и задел провода высоковольтной линии электропередач. В итоге имеем двух погибших парней. Фельдшерица пыталась реанимировать их, но все её старания оказались безуспешными, – поведал участковый инспектор.
– А что за народ здесь толпится? Родственники погибших?
– Они, – кивнул Родченко. – Затерроризировали меня, требуют выдать им тела.
Словно в подтверждение его слов к Горовому подошла заплаканная немолодая женщина с густой проседью в шевелюре и спросила с надрывом в голосе:
– Когда вы, товарищ следователь, намерены отдать нам тела наших сыновей?
Вслед за седоволосой женщиной к крыльцу подошли остальные родственники погибших механизаторов.
– Мне для начала требуются паспортные данные покойных, – сказал Горовой.
– Один, с травмой на бедре – это Лапшин Андрей, другой – Снитко Николай, перед нами его мать. Паспортные данные я сейчас выясню, – заверил его участковый инспектор.
– Потом я должен осмотреть тела и место происшествия. После этого я выпишу два направления на судебно-медицинское исследование тел погибших в целях установления причин их смерти, а участковый обеспечит транспорт и отправку тел в Михайловский район, поскольку своего судебного медика в нашем районе нет.
– А мы не желаем, чтобы наших ребят куда-то отправляли, нам и без эксперта понятно, по какой причине они погибли, – заявила мать Снитко.
– Вы рассуждаете так, словно только вчера родились, – принялся вразумлять сельчан Горовой. – Существует порядок, установленный законом: когда имеет место насильственная смерть, прокуратура обязана провести проверку и выяснить, нет ли виновных в этой смерти, для чего я сюда и приехал. Получается, что я соблюдаю этот порядок, а вы не хотите. Если не будет официальным образом установлена причина смерти ребят, вы никогда не получите в ЗАГСе свидетельств о смерти, а значит в дальнейшем вам сложно будет решить многие семейные вопросы – жилищные, наследственные и прочие…
Люди молчали, но по отчуждённому выражению на лицах, обращённых к следователю, можно было безошибочно прочесть: его аргументы не нашли понимания у родственников погибших.
– Геннадий Николаевич, подыщи, пожалуйста, понятых, я приступаю к осмотру, – обратился Горовой к участковому инспектору.
– Двух мужчин я заблаговременно пригласил, они сидят в кабинете у фельдшера, – ответил Родченко. – Не в первый раз работаю с вами – знал, что понятые понадобятся…
– Никому не советую мешать моей работе и встревать в проведение осмотра, – с расстановкой проговорил Горовой, поведя взглядом сузившихся глаз по лицам присутствующих.
Войдя в помещение, он принялся осматривать тела погибших – они лежали в коридоре сельского ФАП. В первую очередь Горовой искал следы воздействия электрического тока, так называемые электрометки. У Лапшина входная рана-электрометка располагалась на кисти правой руки, с ладонной стороны, выходная – на внешней поверхности правого бедра. У Снитко входная электрометка также располагалась на кисти правой руки, выходные, их было две – на подошвенной поверхности обеих стоп, в области пальцев. Брюки Лапшина и обувь Снитко имели разрывы с осаднением копоти на краях повреждений.
Алексей заканчивал составление протокола, когда подъехал тентованый грузовик ГАЗ-53. Вслед за ним подошли народные дружинники, вызванные участковым для оказания помощи в погрузке трупов.
Однако, едва только был откинут задний борт грузовика, как родственники погибших механизаторов встали стеной возле автомашины, препятствуя правоохранителям в осуществлении их намерений.
Горовой подошёл к ним.
– Вы же не дикари! Должны понимать: нельзя хоронить человека без квалифицированного заключения о причинах его смерти! Случись, не дай бог, что-то подобное с моими детьми, я первым делом отправил бы их на экспертизу,.. чтобы была полная ясность – что случилось и почему.
Люди молчали, на их сумрачных лицах читалась непреклонность.
Горовой пребывал в замешательстве, прикидывал так и эдак, но разумного выхода из ситуации не находил.
Уступить людям – значит, загнать себя в капкан. Не пройдёт и недели, как родня погибших мужчин столкнётся с кучей юридических проблем,.. решать которые придётся тебе… За выяснение обстоятельств гибели людей в подведомственном районе отвечаешь ты, а любые твои умозаключения, не подкреплённые выводами судмедэксперта – это детский лепет. И за этот лепет с тебя спросится. А экспертизу всё равно придётся проводить… после эксгумации трупов, на которую ещё нужно получить санкцию прокурора области…
А если попытаться погрузить тела вдвоём с Родченко… в расчёте, что представителям власти оказывать сопротивление никто не посмеет? На понимание и поддержку участкового рассчитывать можно – старлей по своей природе был человеком миролюбивым и добродушным, но духом не был слаб и, когда требовалось, мог быть жёстким и решительным. Вот только глупо надеяться на то, что родственники погибших пропустят вас к машине. А вступать в силовой конфликт с убитыми горем людьми – это надо быть конченой сволочью и себя не уважать… уж лучше попасть на зуб своему руководству и получить взыскание.
Алексей взял паузу.
Зайдя в помещение ФАП, он позвонил прокурору и рассказал о сложившейся ситуации.
– Правильно сделал, что позвонил, – сказал Курзенков. – Вы там не горячитесь и в конфликт не вступайте, мы с начальником милиции сейчас подъедем.
А время шло, и надо было выполнять свою работу.
Оставив фельдшерский пункт и находящиеся в нём тела погибших на попечение участкового, Горовой отправился на место, где Лапшин и Снитко были смертельно травмированы электрическим током. С собой следователь взял всё тех же мужчин-понятых – сенохранилище располагалось на краю села и найти там двух понятых для проведения осмотра было бы затруднительно, к тому же кто-то должен был показать дорогу.
Сеносклад представлял собой обнесённый добротной изгородью земельный участок площадью триста на сто восемьдесят метров, на котором совхоз «Ярославцевский» хранил заготавливаемое на зиму сено, спрессованное в крупногабаритные тюки. На складе работал колёсный трактор с навесным стогометателем, укладывая подвозимые тюки сена в скирду многометровой высоты.
Осмотревшись, Горовой заметил, что воздушная линия электропередач проходит вблизи от северного угла склада, и деловито устремился к нему. Провода ЛЭП, их было два, висели на высоте около семи метров над поверхностью земли. Более точно определить высоту не представлялось возможным, Алексей решил замерить её позже, прибегнув к помощи специалистов и технических средств.
В голове зароились вопросы. Сколько вольт в ЛЭП? Высоковольтная она или нет? Допустимо ли, располагать сельхозобъекты в непосредственной близости от ЛЭП? Если ЛЭП высоковольтная, то должна ли быть у неё охранная зона и насколько безвредна эта ЛЭП для жителей села? Эти вопросы следовало выяснять у специалистов-энергетиков… и не сейчас. Сейчас важно было другое – осмотреть и зафиксировать на бумаге обстановку на месте происшествия.
У угла сенохранилища, одним концом на земле, другим на изгороди, лежал молниеотвод – шестиметровый шест, к которому металлическими скобами крепился толстый арматурный стержень, выступающий на метр за пределы нижнего и верхнего краёв шеста. На стальном стержне, в ста тридцати пяти сантиметрах от нижнего края, наблюдалась оплавленность металла, рядом с ней на древесине имелись наслоения копоти в виде обширных пятен. В сорока трёх сантиметрах от верхнего края стержня также имелась оплавленность металла. Смоделировать ситуацию и понять, какой именно частью молниеотвод коснулся электрического провода, а на какой остались следы обугленных ладоней погибших мужчин, было не сложно.
Составив протокол осмотра и схему к нему, сделав служебным «Зенитом» панорамные и детальные фотоснимки, Горовой покинул сенохранилище.
Вернувшись к ФАП и увидев, что приехавшие прокурор Курзенков и начальник РОВД Меркулов заняты беседой с родителями погибших работников совхоза «Ярославцевский», Горовой не стал им мешать, а продолжил выполнять свою непосредственную работу.
Выживший механизатор, которого звали Русаковым Виктором, рассказал следователю, что в десять часов утра бригадир Редькин распорядился, чтобы Русаков, Лапшин и Снитко установили на сеноскладе центрального отделения совхоза четыре молниеотвода. Бригадир нарисовал схему складского участка, на которой указал места их установки. На складе уже было несколько молниеотводов, эти четыре были дополнительными. Раньше молниеотводы устанавливали путём вкапывания основания в землю, в этот раз их следовало прикрутить проволокой к складской изгороди. Придя на сенохранилище, механизаторы без особых затруднений прикрепили к ограде три длинных шеста с металлическими стержнями. Когда стали поднимать четвёртый молниеотвод, Русаков решил поменять захват шеста руками и, отпустил его, чтобы занять более удобное положение. Лапшин и Снитко не удержали молниеотвод, он наклонился и коснулся провода ЛЭП, проходящего почти над самыми их головами. Послышался треск короткого замыкания, парни вскрикнули, из-под их ладоней и сверху, с проводов, посыпались искры. Схватив лопату, Русаков выбил шест из рук Лапшина и Снитко, их тела упали на землю. Вместе с подбежавшим трактористом Федченко Русаков принялся делать пострадавшим искусственное дыхание, однако те не подавали признаков жизни. Заведя трактор, Русаков и Федченко погрузили тела в прицепную тележку, привезли их в медпункт.
– Вообще-то, вам было поручено выполнение работы, не свойственной механизаторам, – заметил Горовой. – Вы могли шестом не только провод зацепить, но и верхушку штабеля с тюками. Я, хоть и дилетант, могу себе представить, что произойдёт, если с верхотуры на голову прилетит рулон сена. В нем, как мне помнится, около полутонны веса. Мало никому не покажется! А вас инструктировали о мерах безопасности при выполнении работ на сеноскладе?
– Нет, не инструктировали. Но мне раньше доводилось выполнять работы на сеноскладе – заниматься на своём тракторе скирдованием соломы и сена. С технологией укладки тюков в штабеля я хорошо знаком и инструктажи по технике безопасности при выполнении этой работы проходил под роспись неоднократно – там основной упор делался на предотвращение возгораний от работающего тракторного двигателя. Николай тоже проходил эти инструктажи.
– Вас инструктировали по работе на технике, а здесь вы работали вручную – это разные вещи. Кто у вас проводит инструктажи?
– Бригадир.
Отыскав бригадира Редькина, следователь потребовал выдать ему журнал инструктажей по технике безопасности. Они пришли в контору совхоза, где Горовой занялся составлением протокола изъятия журнала.
За этим занятием его и застал подъехавший прокурор.
– Пора возвращаться домой, скоро стемнеет, – сказал он. – Если у тебя ничего неотложного нет, то советую на сегодня с работой закругляться. При необходимости можно её завтра продолжить.
– Я так и планирую поступить. Мне нужно ещё несколько человек опросить, включая бригадира, инженера-энергетика. Хотя, в принципе, мне и сейчас очевидно, что нужно возбуждать уголовное дело по части третьей статьи сто сороковой УК РСФСР, основания – нарушение правил по технике безопасности, повлекшее смерть двух человек, – поделился Горовой своими соображениями с прокурором. – А чем закончились ваши переговоры?
– У семьи Лапшиных мы нашли понимание, труп их сына отправлен на экспертизу. С родителями погибшего Снитко мы не смогли найти общего языка, и я разрешил им забрать тело сына. У них в семье верховодит жена, Оксана Александровна, а она женщина ещё та, с поперёшным и вздорным характером.
– Есть хочется, желудок к позвоночнику прилип с голодухи, – сокрушённо вздохнул Алексей.
– А мы сейчас к нам заедем и вместе поужинаем. Жена нажарила грибков, свиных рёбрышек отварила, – в предвкушении сытного ужина Роман Александрович мечтательно прикрыл глаза. – Я звонил Зине, она ждёт нас. Ведь я тоже не ужинал…
В дороге Горовой рассказал прокурору о проделанной работе, об обстоятельствах гибели механизаторов.
– Когда завтра приедешь в Ярославцево, то обязательно зайди домой к Снитко, может быть за ночь они немного придут в себя и согласятся на проведение экспертизы, – распорядился Курзенков.
Следующим утром Горовой, одевшись для большей официальности в форменный мундир, приехал к дому Снитко. Пройдя на веранду, постучал в дверь и, не дождавшись ответа, шагнул в жилое помещение. На кухне трое мужчин пили водку. В большой комнате, расположенной рядом с кухней, на столе лежал покойник – видимо, гроб ещё не был изготовлен.
– Что вам опять от нас нужно? – напустилась на следователя хозяйка, вышедшая в прихожую.
– Да то же, что и вчера – официальное заключение специалиста о причине смерти вашего сына, для этого его тело должно быть отправлено на экспертизу.
– А вы русский язык понимаете? Неужели я не ясно всё объяснила вам и вашему начальству? Я не желаю, чтобы кто-то ковырялся в теле моего сыночка, – возмущалась Снитко, перешедшая на повышенный визгливый тон.
Мужчины в разговор не встревали.
– А мне нужно разбираться с соблюдением техники безопасности при вчерашнем несчастном случае на производстве. Вы же не хотите, чтобы после похорон Николая проводилась эксгумация, и труп извлекали из могилы?
– Я не поняла, вы что, меня шантажируете? – взъярилась женщина. – Сейчас же убирайтесь из моего дома!
– Вы не правы! Какие мне ещё найти слова, чтобы убедить вас в этом?
– Я же сказала, убирайтесь из моего дома.
Раздосадованному следователю ничего не оставалось, как удалиться.
На следующий день Горовой возбудил уголовное дело по факту нарушения правил техники безопасности и приступил к его расследованию.
А неделю спустя в его кабинет вошла немолодая женщина в чёрных одеждах, с чёрным же платком на голове.
– Я из села Ярославцево, вы должны меня помнить, – сказала она.
– Вас, Оксана Александровна, и захочешь забыть, да не забудешь, – невесело усмехнулся Горовой. – Я весь – внимание! Рассказывайте, с чем пожаловали?
– Мне в ЗАГСе не выдают свидетельство о смерти сына, а без него я не могу получить пособие на погребение и некоторые другие выплаты.
– А что я вам говорил?
– Работница ЗАГСа заявила, что я должна документально подтвердить факт смерти нашего Николая. Говорит: если бы сын умер, находясь на лечении в больнице, или у себя дома, от тяжёлой хронической болезни, то можно было бы обойтись справкой лечащего врача. От меня же она потребовала справку судебного медика, ссылаясь на то, что сын умер не своей смертью. Я пошла к заведующей ЗАГСом, а она, узнав, что мы не разрешили прокуратуре проводить экспертизу со вскрытием тела, отправила меня к вам. Сказала, что со всеми сложными смертельными случаями разбирается следователь прокуратуры…
– В ЗАГСе вам всё верно объяснили. Я только одного не могу понять, чем я сейчас могу вам помочь?
– Прошу выдать мне документ, заверенный вашей подписью и гербовой печатью, с указанием даты, места и причины смерти моего сына. Вот его паспорт…
– Конечно, на основании уголовного дела о нарушении правил по безопасному ведению работ, которое я расследую, не сложно подготовить справку по вашему сыну. Но лишь о времени и месте наступления смерти… без указания причины его гибели, потому что в деле отсутствует одно ма-а-а-аленькое, но важное звено – заключение судебно-медицинского эксперта. Препятствием к проведению экспертизы явились лично вы. Я терпеливо втолковывал вам существующий порядок, предупреждал о грядущих проблемах. А в ответ что слышал?… Пошёл вон!… Не забыли?… Так что, мой вам совет: поезжайте домой и угомонитесь – вы добились того, чего так сильно хотели.
– Но ведь вы же осматривали тела. Там по одним только обуглившимся ладошкам можно было понять, что ребят погубил электрический ток. Их ещё и наш фельдшер Гончарова осматривала, а уж она – специалист-медик…
– Всё это так, однако, ни я, ни Гончарова экспертами не являемся, – развёл руками Горовой. – Экспертам, кстати, тоже недостаточно одного внешнего осмотра, для полноценных выводов им требуется знать состояние внутренних органов умерших.
– Я на вас в областную прокуратуру пожалуюсь.
– Да, пожалуйста, это ваше право. Только что вы скажете моему областному руководству? Про свой непомерный гонор расскажете?
– А я скажу, что вы нам, необразованным, не разъяснили всех последствий.
– Совести, смотрю, у вас нет ни капли, – возмутился Горовой. – Был у меня один подопечный с жизненным принципом «смелость города берёт, а наглость железо гнёт», у вас с ним, похоже, одни учителя были… Не мечтайте, ваше враньё у областных прокуроров не пройдёт. Там не дураки, правду от кривды отличить сумеют. Люди же видели, сколько времени на ваши уговоры потрачено мной, прокурором и начальником милиции. У меня имеется заключение судебно-медицинского эксперта по Лапшину Андрею, оно подтвердит, что наши разъяснения были доходчивыми, Лапшины же их поняли, а это значит, что вся проблема только в вас, Оксана Александровна.
Снитко расплакалась. Горовой молчал, женские слёзы всегда выбивали его из колеи. В душе у следователя оставалась обида на Снитко, но он не злорадствовал по поводу возникших сейчас у женщины жизненных затруднений. Понимал – не каждый родитель, узнавший о гибели сына, способен сохранять в этот злополучный момент адекватность поведения.
– Что же мне делать? – спросила женщина, промокая глаза платком.
– Не знаю, – качнул головой следователь. – Вы вправе обратиться в суд с заявлением об установлении факта смерти в порядке особого производства. Но этот путь не быстрый, к тому же, накладный – без помощи адвоката вам не обойтись, а на оплату его услуг придётся потратить изрядные деньги.
– Нам этот вариант не подходит. Сами видели, мы живём не богато.
– И я также не знаю в данный момент, как мне дальше расследовать дело в отношении бригадира Редькина без экспертного заключения по вашему сыну, – вздохнул Горовой. – Буду думать. Во всяком случае, мне не хочется доводить дело до эксгумации, хлопотно это…
– А нам с мужем жалко Мишу Редькина, мы его хорошо знаем. Ведь в происшедшем всему виной была дикая случайность.
– Давайте мы с вами поступим следующим образом: вы сейчас посидите в коридоре, а я пойду к прокурору и попрошу у него совета.
Дождавшись, когда Снитко выйдет в коридор, Алексей запер кабинет и отправился к прокурору.
Курзенков внимательно выслушал сообщение следователя о визите зловредной гражданки Снитко.
– Пусть обращаются в суд и самостоятельно решают свои проблемы, – сказал он. – Всё, что можно было, мы с тобой для них сделали.
– Я, Роман Александрович, идя к вам, заглянул в гражданско-процессуальный кодекс и пришёл к выводу, что суд откажет Снитко в рассмотрении заявления по той простой причине, что они не использовали все иные возможности получения документов, удостоверяющих факт смерти сына. Всё упрётся в моё уголовное дело, в котором факт смерти Снитко Николая Дмитриевича установлен.
– И что ты предлагаешь? – спросил Курзенков.
– Можно объяснить Оксане Александровне, чтобы ожидала приговора в отношении Редькина и уже с копией приговора шла в ЗАГС регистрировать смерть сына, как акт гражданского состояния. На это уйдёт полгода, не меньше. Но можно поступить иначе. В заключении эксперта, исследовавшего труп Лапшина, указывается, что его смерть насильственная и последовала от поражения техническим электричеством. Я мог бы подготовить справку и указать в ней по Николаю Снитко ту же причину смерти, а это так и есть, материалами дела подтверждается, и я не погрешу против истины, если применю правило аналогии. В справке, делая обоснование, я не могу ссылаться на заключение эксперта, как я это обычно делаю, поскольку у нас нет такого заключения. Но я могу сослаться на материалы расследуемого уголовного дела №18863 в целом. Дата и место наступления смерти установлены. Ну, и всё – снизу моя подпись и ваша печать. Документ будет достоверным и неоспоримым.
– Если рассуждать с чисто человеческих позиций, то Снитко заслужила, чтобы её запустили по большому кругу. Но мы-то с тобой на службе, себе не принадлежим, а потому не можем позволить себе идти на поводу у собственных эмоций и опускаться до уровня этой женщины. Будем действовать по твоему второму варианту, составляй свою справку. Я, кстати, не знал, что по второму погибшему ты уже получил заключение судебного медика.
Тем временем расследование в отношении врача Фофановой шло своим чередом.
Горовой допрашивал свидетелей. По второму разу встречался с людьми, чьи пояснения выслушивал совсем недавно, пытаясь выяснить, имеются ли за претензиями Красиковой к медикам уголовно-наказуемые реалии, или её заявление – это выплеснувшиеся наружу эмоции, вызванные скоропостижной кончиной матери, не имеющие ничего общего с признаками преступления.
А люди задавали вопросы, не говоря открыто, но намекая на потерянное время, нарушенные личные и рабочие планы. Горовому, чья душа не успела зачерстветь и превратиться в сухарь на казённой работе, было перед ними неловко за причиненное беспокойство. Он, как мог, втолковывал, что не имеет пристрастия к мурыженью односельчан, и что всему виной непростая процедура ведения следствия.
Объяснял, что лишь составленный по всей форме протокол допроса свидетеля (с обязательной распиской об ознакомлении с ответственностью за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний) является тем документом, который в суде поможет восстановить справедливость, который может быть оглашён в зале суда, если допрошенное лицо не может прийти в суд по причине болезни, отъезда в отдаленный уголок Союза или даже за рубеж.
На всё про всё у следователя ушло две недели.
Закончив с допросами свидетелей, Горовой назначил по делу комиссионную экспертизу, проведение которой поручил областному бюро судебно-медицинских экспертиз. Изначально предполагалось, что в состав экспертной комиссии помимо судебных медиков будут включены врачи, специализирующиеся на лечении болезней сердца.
Один из основных вопросов, поставленных перед экспертами, Алексей сформулировал так: «Не явились ли неправильности (несвоевременность, неполнота объёма оказанной медицинской помощи), допущенные при лечении Будько, причиной ухудшения состояния здоровья больной, приведшего к её смерти?».
Горовой увёз в Емельяново уголовное дело (эксперты должны были знать, о каких неправильностях ведёт речь следователь) и медицинские карты (амбулаторную и стационарную) умершей Будько.
Окончания экспертизы пришлось ждать пять недель.
Из заключения экспертов следовало:
Диагноз «инфаркт миокарда» у Будько В. В. в Веденеевской райполиклинике заподозрен и в райбольнице установлен верно. Лечение соответствовало установленному диагнозу, но было явно неполным (не назначены нитриты пролонгированного действия или нитроглицерин в достаточной дозировке, наркотические вещества или нейролептоанальгетики, не проводилась профилактика и лечение аритмий, не выполнялся назначенный строгий постельный режим).