bannerbannerbanner
Название книги:

Непонятое чудовище

Автор:
Анни Ривка
Непонятое чудовище

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Как много людей в мире, а тот, кто действительно нужен, всего один, и то в параллельной вселенной. Посвящается Дмитрию Лямину.


* * *

Телефонный звонок раздался внезапно и тут же сорвался эхом в ночи. Ламберт открыл глаза, осознавая момент пробуждения. Какое-то время он лежал и прислушивался к голосу тишины. В ней не было ничего, кроме собственных кошмарных мыслей, которые мучили с приходом ночи. Только потом нарастающий шум смог прервать размышления. За окном гулко хлестал дождь. Его звук слышался все отчетливее. Случайные капли попадали в незащищенное стекло, будто грозный атлет метал свои копья, ударяя то в железный козырек с точным попаданием, то промахивался, и капли, словно мелкие камушки, гулко били прямо в оконную линзу, норовив ворваться внутрь. От дождя воздух в комнате постепенно насыщался влагой, становясь свежим и легким. Ламберт тяжело и устало вздохнул, пытаясь уснуть. Приближаясь к тонкой каемке дремы, он вновь услышал громкий звонок, и на этот раз навязчивая мелодия трезвонила явнее. Протянув руку и нащупав телефон у изголовья кровати, ответил с тяжелым, почти болезненным стенанием изнутри.

– Слушаю, – откашлялся он, освобождая голос от сковывания сна.

– Товарищ инспектор, у нас тут это…

– Давай ближе к делу! – перебил Ламберт нерешительность собеседника.

На том проводе был помощник инспектора, молодой Аристарх Тимшин. Новобранцу, только что приступив к первому делу, не терпелось продемонстрировать свой профессионализм, тем самым возвышаясь в глазах отца, который каждый раз не уставая напоминал о своих заслугах на семейных ужинах, хвастаясь своими изощренными делами за двадцать лет службы в полиции. Аристарху лишь досаждали подобные разговоры. Он заведомо чувствовал неспособность преуспеть в профессии. К тому же испытывал отвращение к мертвецам, так как в детстве ему приходилось часто слышать разговоры матери, опасающейся за жизнь отца. Страх, взращенный внутри ребенка, делал его беззащитным при упоминании смерти. Его лицо сморщивалось, словно терпело боль, глаза сужались, нос заострялся, подтягивая кожу к векам.

– Обнаружен труп недалеко от города, в старом коровнике. Вы срочно нужны здесь! – прервавшись на паузу, он добавил: – А то ливень смоет все улики, – и в трубке повисла тишина на фоне дождя, словно шипение от помех радиоволн. – Товарищ инспектор? – произнес Аристарх. Чтобы удостовериться, что связь не разъединена, отнял телефон от уха, взглянув на горящий дисплей, и снова приложил обратно. – Вы меня слышите?

– Да слышу я! Выезжаю, пришли координаты! – и Ламберт оборвал связь.

Минуту инспектор лежал пластом, не шевелясь. На электронных часах в форме маленького плеера, что стояли на комоде напротив, светился зеленый циферблат, показывая четыре сорок. Ламберт поднялся, спуская лениво ноги с кровати, окуная ступни в промозглый холод пола. Согнувшись в спине дугой, в полумраке он ощутил, как его живот впал, словно внутри него образовалась пустая яма. Сцепив руки в замок и уронив голову вниз, на миг отключился от всего, смотря в пустоту пола, отдаляясь от своего бытия, погружаясь в ту воронку, что бесследно заманивала своим уединением. На кровати звякнул телефон, мгновение – и вспышка экрана тут же потухла, подобно падающей звезде в ночи. Ламберт растер лицо ладонями, прогоняя остатки дремоты.

Бессонница, словно некая блудница, заставляющая содрогнуться в желаниях, не давала ему покоя и мучила своим появлением почти каждую ночь, искушая сном. С тех пор как Ламберт развелся, застукав жену с любовником, бессонница и вовсе появилась с лицом, на котором отпечатались те ужасающие события, напоминавшие о пережитых моментах. Она стала содержанкой, что каждую ночь приходила с протянутой рукой и начинала жалобную трель его жизни. Поначалу он ненавидел жену, после – любовника, а после слово «предательство». Но вскоре осознал, что этот совершенно незнакомый ему человек преподнес прекрасную возможность жить своей жизнью. Все эти годы Ламберт словно гостил в собственном доме, среди вещей, которые ему не нравились, которые он не выбирал, не хотел, а мирился с этим, ведь всем распоряжалась его жена, включая одежду. Какие места стоит посещать, чтобы не быть хуже остальных, а через год сама купила обручальные кольца, решив, что время пришло, будто жизнь заведомо распланирована. Поняв, что изменить Ламберта невозможно, ведь работа требовала от него того устоя, к которому он привык. Она переключилась на другого. Осознав все, Ламберт пришел к еще большему унынию, и теперь ему казалось, что с него достаточно, что человеку, который пережил нечто ужасное, никогда больше не придется страдать, люди просто не имеют права быть к нему несправедливыми. Ламберт чувствовал, как безмолвность внутри него трансформировала все более новую модель поведения, и ему трудней становилось объяснять привычные факты, словно утратил человеческие навыки общения. Он и раньше был молчаливым и вдумчивым, но после развода ему казалось, что теперь этот феномен обусловлен очередными обстоятельствами и все пережитое внутри него не должно покидать его тело даже случайным образом.

Теперь Ламберт вынужденно снимал небольшую дешевую комнату над комиссионным магазином с каким-то антикварным барахлом, похожую больше на келью в монастыре без всего лишнего, только предметы обихода. Хозяином магазинчика являлся прокуренный старикашка. На первый взгляд препротивный тип, разглядывающий девиц в коротеньких юбках и встречно улыбающийся, льстиво щуря глаза. После трогал свою жиденькую бороденку с мыслящим лицом с таким выражением, будто знает тайны других. Он никогда не обманывал себя, жил от правды к правде, наверное, поэтому и обманутым жизнью не был. Все его ожидания всегда сходились к небольшому минимуму, тем и был доволен. Иногда старик скидывал Ламберту часть аренды за то, что тот мог шугануть нахальных клиентов, размахивая удостоверением. Те, что поживее, сразу пускались наутек еще до прихода предисловий, более матерые, не раз слышавшие напутствия того рода, уходили более выдержанно и мужественно. Обе стороны находили это выгодным партнерством и иногда за дружеской сигареткой могли помолчать, как старые приятели, знающие все друг о друге.

Широко расставив руки по краям раковины, Ламберт неприкаянно взглянул на грязный налет дна, что придало еще большего уныния положению. Запрокинув голову и покрутив слева направо, рассмотрел себя в зеркало, будто впервые видел этого человека перед собой. В отражении в глубину него смотрело непонятое чудовище с самой разрушительной силой, что есть на свете, – мыслью. Даже оно было несчастным. Сколько бы он ни смотрел на этого калеку пристальным взглядом, не мог оправдаться перед собой за мучительное бессилие, а, впрочем, лицо как лицо, подумал он, может, и не совсем привлекательное, но для такой работы вполне сойдет. Почесав сухо подбородок, словно скребком по шероховатой поверхности, Ламберт подметил, что не брился недели две, а то и больше. Его внешность имела понимающие глаза карего цвета, какую-то сонную поволоку, что проявлялась в минуты усталой задумчивости. Безмятежное, почти ничего не выражавшее лицо оставалось спокойным. Небрежная копна каштановых волос пребывала в растрепанном виде и при необходимости была собрана назад в небольшой пучок на затылке. Линия скул, высеченная точно по меркам, ровная и плавно переходящая в аккуратный подбородок, нос имел греческую форму. Поникшие плечи, размеренность движений, неспешная походка – все имело некое сочетания предусмотрительного человека. Было в нем нечто удивительное и чарующее, то, что отличало его от других.

Открыв кран со скрипом, Ламберт взбодрился холодной водой, выпрямился, пригладил волосы влажными руками, оделся, стянул шнурки грубых ботинок, сорвал со спинки стула куртку, сунул в карман телефон, хлопнул дверью и, спустившись по лестнице вниз, вышел под козырек магазинчика, освещенного одним фонарем.

Ранним утром на улице не было ни души, только пара машин быстро промчались по залитой дождем дороге с всплеском прибоя, словно где-то там далеко шумело море, накатывая волну за волной к берегу. Впереди плотной стеной лил дождь, растворяя в серой массе силуэты многоэтажек, Ламберт поддернул воротник старой кожаной куртки, по которой стекали расколотые капли воды, отбрасываемые от козырька магазинчика, и, не растворяясь, скатывались по поверхности куртки, словно она была смазана воском. Недолго думая, он закурил, прикрывая хрупкий огонек ладонью, как маленького птенца, которого боялся выронить. Отсыревшие волосы непослушно упали россыпью на лбу. Ламберт встряхнул головой, откидывая их назад, и выдохнул дымом в надежде, что дождь в скором времени прекратится, как только он докурит, но этого не произошло. Выкурив сигарету и отшвырнув окурок, что тут же был сбит стройной стрелой дождя, как атаковавшим истребителем, Ламберт поершился от сырости. По его спине пробежались мурашки, будто по нему проползло мерзкое насекомое. Ссутулившись под напором ливня, Ламберт быстро зашагал в сторону парковки. Он миновал череду призрачных домов, будто сейчас в них и вовсе никто не жил. Все поглотил дождь, словно пыльное облако урагана, подняв бурю до небес, обезличивая весь город. Упругие дождевые струны звукоизолировали привычное оживление улиц, поглотив все шумом, даже шаги Ламберта растворялись в этом голосе дождя, оттого казалось, что он двигался беззвучно вдоль кирпичных построек по тротуару, похожий на тень.

Подержанный пикап смотрелся уныло, впрочем, как и все машины, брошенные под окнами домов. На открытой грузовой площадке пикапа мок ящик с инструментами, старое дырявое колесо, которое Ламберт давно собирался выкинуть, банка краски для перекрашивания входной двери, крышка давно проржавела, будто Ламберт и вовсе позабыл, где эта дверь находится. Еще пара широких досок – непонятно откуда они взялись, может, со времен прежнего владельца. Решив, что они просто необходимы для перевозки самому пикапу, раз у него есть кузов, то он не должен пустовать, поэтому постоянно их возил. Открыв машину, Ламберт толчком сел и опустился на водительское сиденье. Подавшись вперед, провернул ключ зажигания, включил фары, дворники и направился на место происшествия.

 

Доехав до выезда, он остановился, дворники работали не переставая. Перед ним стояли две большие машины, будто огромные колонны перегородили путь. Сквозь ливень пробивались красные аварийные огни, окрашивая воздух, будто с неба сыпались искры. Стропы моста мотало в разные стороны от сильного давления воды, и они издавали пугающий гул, казалось, что вот-вот вся конструкция рухнет. Ремонтники наперебой пытались усмирить дикую стихию, словно неподдающегося зверя, что ревел в сопротивлении и никак не хотел сдаваться.

Фары пикапа выхватили встречного бегущего человека. Он пытался удержать на себе капюшон дождевика, обороняясь от непогоды. Ветер давил на его тело, изгибая в дуге, словно он был тонким прутиком, который может сломаться в любую минуту. Ламберт приоткрыл окно, встречая человека, и край сиденья тут же окропило скудными каплями.

– Дороги сегодня не будет, – его голос старался изо всех сил побороть шум дождя, что не давал ни единой возможности даже вздохнуть. – Придется в объезд добираться, но в такую погоду не советую, кто знает, что там дальше, но если решитесь, то по той дороге, – мужчина неопределенно указал в сторону леса вдаль, вырисовывая петлю проезда в воздухе. – У вас навигатор есть? А то заблудитесь в «Чертоге» – там-то в мирную погоду ездить опасно, а в такую и подавно.

– Спасибо, я постараюсь не заблудиться, дело срочное, – выкрикнул инспектор словно в рубку.

– А, ну раз так, то удачи! – мужчина махнул рукой и отбежал прочь, исчезая за большими грузовиками.

Взглянув в боковое зеркало, Ламберт стал понемногу сдавать назад, входя в удобный маневр для разворота. Вырулив, двинулся на объездную дорогу, осторожно съехав с маленького склона. Машина словно занырнула в другую атмосферу, отдаляясь от шоссе, огней, от человека в плаще, от моста, который уже был безликим и от него не осталось ничего – все было стерто серой дымкой дождя. Маленький островок событий вдруг ушел под воду. Большая арена зеленеющего поля вела все дальше вглубь. Ламберт почувствовал некое обездвиживание от плавной езды. Его нагрузило состояние дереализации, и он стал не просто ехать, а ускользать от всего мира в целом, и все вокруг перестало так или иначе быть частью его, словно произошло нарушение естественного течения времени и пространства, стало казаться, что он уже вовсе и не едет, а отрешается от реальности куда-то за пределы существования.

Впереди стали проявляться тени огромных елей, похожие на черные скалы, теснившиеся друг к другу, оповещающие о чем-то недобром. В лесной чаще и вовсе не было дождя. Капли не прошибали густой купол зелени, а гудели над поверхностью, как рой насекомых. Ламберт отвлекся от дороги и подался вперед на руль, задрав взгляд наверх, рассмотрел высоту над деревьями. Не было видно даже их макушек, они просто исчезали, пронизывая своими острыми пиками полотно неба насквозь, будто темнота растворила часть деревьев. Неожиданный удар о капот и рефлекторное торможение выбили машину из привычной дорожной колеи. На скорости ее занесло вбок и швырнуло на обочину дороги. Что-то врезалось в машину и тут же резко отскочило, по ощущениям напоминавшее тугой резиновый мяч.

– Вот черт! Что это было? – Ламберт стремительно обернулся назад, вглядываясь в темноту, лавируя всем телом, словно маятником, для более точного положения, чтобы выявить картину происходящего. Немного помедлив, открыл дверь и вышел осматриваясь.

Тяжелый запах сырости и горькой смолы ударил отрезвляюще в нос. Его легкие будто пронзила стрела, оставляя свежий след внутри него, какое-то время его грудь, как насос, продолжала жадно вдыхать вкус леса. Ламберт почувствовал, как по телу прокатилась волна мощного заряда, выпрямляя его изнутри. Поникшие плечи сделались ровней, кости стали страдать от роста удлинения, а сам воздух ощущался на кончике языка, имея кисловатый вкус, и уже был не такой приятный, как прежде. В горле запершило, и частые сглатывающие позывы сдирали болезненно осадок со слизистой. Наверху над деревьями слышались удары крупных капель, словно они били по брезентовому настилу, пытаясь пробить зеленый щит, что накрывал полностью все пространство, создавая эффект непроницаемого купола, и только несколько капель долетали до земли, казались вовсе не такими безобидными, а падали как тяжелые снаряды. Звуки воспринимались острее из-за пугающей тишины, в которой таился глубокий смысл. Это был не совсем обычный лес, где ранее доводилось бывать Ламберту, не тот, что умиротворял, а скорее тот, что пробуждал внутри все самое пугающее.

Ламберт пытался разобрать хоть малейшие силуэты, но было так темно, что казалось, будто все стерто и осталось одно черное пятно. Он распластался на пассажирском сиденье и достал фонарик из бардачка, посветив вдаль – ничего. Он отправился по направлению своего маршрута, отмеряя приблизительное место столкновения, луч фонаря перемещался по стволам деревьев. Идя вдоль обочины, все время оборачивался на машину с распахнутой дверцей и горящими фарами, боясь потерять ориентир возврата. Ламберт интуитивно остановился, словно запомнил точный момент удара, и направил фонарь в чащу. Осветив неподвижные прямые голые ноги, Ламберт осекся на краю зыбкой обочины и соскользнул по насыпи вниз, прямиком к лежащему перед ним телу. Здесь, ниже уровня дороги, ощущения были другие, словно он погрузился на морское дно и его легкие стали сжиматься от давления. С каждым вздохом он чувствовал, как проваливался в открытую пропасть большой глубины, где тело камнем тянуло вниз. Он быстро поднялся, не подавая виду, что мог упасть, нервно заметался, протирая вспотевшее лицо, обернулся назад, потом снова на лежащее тело. Он понимал, что в этом мраке нет ни души, но ощущение настигающей погони пульсировало тревогой внутри него.

Это не первый случай, когда Ламберт сбил человека, но тогда девушка была пьяна и сама вышла на проезжую часть, бросившись под колеса его пикапа. Инцидент посчитали самоубийством, и Ламберт легко отделался по этому поводу, но сейчас все выглядело иначе, теперь его непременно попрут из отдела, и вся его жизнь будет кончена. Он никак не мог этого допустить.

Тело девушки купалось в желтом свете фонаря. Своим прекрасным видом она показывала возможный путь спасения от этой бренной жизни, что страшатся смерти только те, кто не знает ее, а все неизведанное, полное тайн пугает. Ведь в минуты утраты люди скорбят по возможности видеть человека, слышать его голос, любить. Они заботятся о несчастье больше, чем о смерти усопшего. Но этого никогда нам не понять, покуда мы живы.

Ламберт осмотрел труп. Молодая стройная брюнетка с длинными растрепанными волосами, что растекались под головой в темное пятно, глаза с округлившимися веками закрыты. Платье довольно странное и… он наклонился чуть вперед, мокрое, точно мокрое, да еще какое мокрое, вплотную прилегающее к безжизненному телу, бежевого цвета, с блестящими маленькими колечками, напоминающими рыбью чешую. Казалось даже, она голая и похожа на выброшенную на берег русалку. Такая спокойная, как та тишина, что таится над водой в минуты задумчивости, не тронутая жизнью, юная, но все так же волнующая душу своим умиротворенным видом. Из нее ушла вся энергия, служившая ей счастливым выражением лица, которое сейчас было безмятежным, не выражающим абсолютно ничего, словно до этого момента она ни о чем не думала, и эта пустая картина застыла на ее лице, лишая улыбки, радости и даже слез, что не успели коснуться ее щек. Она была безвольной, как кусок резины, лежавший и не поддававшийся течению времени. Ее человеческий плод теперь погребен здесь, в чреве земли, что забирает ее, поглощая все глубже в мягкие недра почвы, словно в зыбучие пески. Влага покрывала ее плоть невидимым легким одеялом, готовя для новой жизни. Ламберту показалось, что ее тело и впрямь шевельнулось, или, быть может, одурманенный разум играл с ним злую шутку и пред его глазами картина стала расслаиваться. Он дернулся к девушке, приложив руку к запястью, нащупывая пульс. «Может, жива?» – подумал он на мгновение. Но она была холодна, как камень. Затаившись, он все же стал прислушиваться к ее коже, но так и не смог понять, бьется ли пульс, или же дрожь его пальцев копирует импульс. Ламберта уже вовсю одолевала лихорадка от всего происходящего. Он заметил, что стоит довольно шатко и в ногах появилась тяжесть, тело обмякло, мысли стали прерываться, и их уже было не ухватить, не связать в понятную цепочку осмысления. Все в голове спуталось – и хорошее, и плохое, и черное, и белое, словно спираль завертелась быстрым цикличным ходом, перемешивая мысли, что никак не могли найти выход, подобно бьющемуся мотылю, не в состоянии расколоть ослепляющую скорлупку яркой вспышки. Мир стал слишком быстрым. Сознание меркло и остановилось на секунду в точке небытия, в которую он провалился. Его тело тут же рухнуло, отрекаясь от земли, и он уже не помнил себя. Связь с реальным миром оборвалась, и мысли внутри него стали угасать, предаваясь забвению.

– Эй, просыпайся, ну же, тебе нельзя здесь находиться, – звонкий голос развенчивал тишину и звучал весьма дружелюбно и ласково. Ламберт словно сквозь сон ощущал шеей осторожное дыхание, словно чей-то шепот касался его кожи, трогая лоб, щеки, губы. Этот пленительный голос скользил по его телу, и он поплыл в покорном плену наслаждения, поддаваясь теплому течению, будто плот, поддающийся стихии реки. «Ах, как блаженно уединение, что гнездится в этой темноте. Пусть оно не покидает меня», – витала мысль в воздухе, дурманя его сознание, тем временем он все глубже погружался в слепой сон с проявлениями необъяснимых видений, словно он был частью всего, что когда-то пережил в жизни.

Внезапная яркая вспышка быстро стала нарастать, расширяя его границы сознания, как огромный мыльный пузырь, и весь он начал перемещаться на это белое полотно, словно свет насквозь пронизывал его. Вся его сущность, начиная с имени, вливалась в этот оазис духовной связи, объединившись с неким носителем. Постепенно теплое течение, омывавшее его душу, сменилось на холод. Из тела убывала энергия, заполняя пустое пространство пузыря. Чем больше Ламберт пребывал в бессознательном состоянии, тем больше путался в собственной массе своих необъяснимых ощущений. Это уже был предел. Вернуть обратно все, что давалось телу, в исходное положение, в ту ячейку, откуда когда-то зародилась энергия существования с развитием младенца в утробе, до чувства потери физических границ. Все ощущения к миру уходили, все эмоции к людям, все запахи и вкусы – все утратило свойство слов объяснять. Речь побуждала молчание, и он превращался в неосмысленный зародыш, находившийся в состоянии анабиоза. Оттого Ламберт чувствовал неистовую благодать матери, то доверие, с каким он подчинялся смерти, что ласково топила его в ослепительно чистой реке любви. Ламберт погружался все глубже, тлея слабым огнем жизни. Он не боялся, оттого отдавался в объятия смерти, как дитя – в материнские руки.

В машине зашипело радио жуткими свистящими помехами. И кто-то с силой начал вытягивать Ламберта из тоннеля смерти, возвращая к жизни, словно мощный заряд тока ударил в его грудь, подарив глоток воздуха, и он со стоном втянул его глубоко, открывая глаза, перед которыми призраком вдруг растворился силуэт девушки. Верхушки деревьев, как шестигранник, обрисовали бледное небо. Ламберту казалось, будто под ним поверхность воды, теплая и мягкая и далеко от берега. Его пальцы рук утопали в рыхлом одеяле чащи. Он поднялся, отряхивая одежду от мелкого мусора. По его венам заструилась ожившая кровь, ринувшись под кожей ручьями, устремляясь к засушливым краям, орошая живительной влагой. Он мог отчетливо слышать их внутри себя, как если бы находился одновременно снаружи и внутри, с легкостью переключая подобное явление. Его способность менять положение обзора, фокусируя поочередно чувства с разницей во времени, дезориентировала его. Ламберт взбирался по склону дороги, как одичалый человек, отвыкший от нормальной жизни, лишь на инстинкте выживания. Склон казался непреодолимым, и Ламберт снова падал в объятия мертвой девушки. Ему тяжело было выбраться из собственного страха и пересилить мысль ощущения внешней картины. Он все еще не осознавал происходящего, а лишь опирался на звук приемника. В какой-то момент свыкся и перестал сопротивляться. Опустился на насыпь пред телом девушки и просто ждал, затаился, как и любое существо в ночи, пытающееся переждать темноту. Постепенно все стало приходить в норму, отлегли странные звуки, и лес был обычным – в нем можно было даже найти какое-то умиротворенное спокойствие. Ламберт даже успел соскучиться по всему, что окружало его до всего случившегося, будто умер и вновь вернулся к жизни.

 

В салоне пикапа надрывался телефон. Ламберт нащупал фонарик, что, откинувшись, лежал возле огромной ели и светил прямо на огрубевшую кору, окутанную зарослями мха.

– Какого дьявола, – сорвалось с губ Ламберта, и он уставился на освещенное пятно, что тут же оживленно вступило в реакцию с оболочкой ствола, оставляя выжженное пятно. В глубине чащи «испуганные» деревья последовали все той же манере, будто кто-то им дал сигнал спасаться. Они прежде не знали света, оттого стали мгновенно умирать от неизвестного им свечения, прячась в гибели. Возможно ли, что там начался обратный процесс? Смерть здесь была рождением, все только и ждали ее, чтобы начать сначала. Природный закон оповещает: «Ты умираешь, чтобы жить вновь». Получается, что родиться можно в любой момент жизни, стоит лишь умерь. Значит ли, что возраст души начинает учить земную оболочку, опираясь на свой опыт перерождения? Сколько загадок и тайн происхождения прятала в себе чаща? И что же на самом деле случилось с Ламбертом? Ошарашенный, он ринулся в сторону обратного пути, где стоял пикап. Добравшись, он тут же схватил телефон и ответил на звонок, чувствуя, будто это единственная причина связать себя с реальностью.

– Да, слушаю, – тяжело дыша и разгоняя перед собой образовывавшиеся миражи, что навязчиво плыли в глазах, будто ему хорошенечко врезали по затылку.

– Товарищ инспектор, – на проводе был помощник Аристарх с каким-то снисхождением в голосе.

– Мне до вас не доехать! Я застрял. Мост заблокирован, там авария, дороги не видать, меня выбросило в кювет, так что собирайте все возможные улики и дуйте в отдел, – и он бросил трубку, не дав сказать Аристарху, надеясь, что не выдал своим дыханием случившееся.

Ламберт понял, что если сейчас он сделает еще хоть одну попытку вернуться, то может и сам остаться здесь навсегда. Что еще он мог сделать? Вызвать полицию, чтобы его жизнь окончательно пошла по наклонной, ну уж нет! А если ее кинутся искать? Непременно ее фото скоро появится на доске пропавших, и что тогда?

Ламберт не помнил, как добрался до дома и, рухнув на кровать, провел в забвении два дня. Все ночи к нему являлся тот голос из чащи, скрывающийся в зыбком белом одеянии. Ему не удавалось разглядеть или ощутить живое присутствие, и от этого ужас пронизывал его еще сильней. Это неотступное ощущение преследовало его постоянно, словно поселилось внутри него. Ночь больше не приносила ему покоя, а лишь страх пережитого.

Проснувшись утром, он не осознавал случившегося с ним. Было ли это на самом деле, или же в какой-то момент границы между сном и реальностью размылись.

* * *

Начало есть процесс, синхронизирующий человека с тем или иным действием. В данном случае речь пойдет о взаимодействии среды и о том, как рождение маленького мальчика Захара, появившегося на свет в коровьем хлеву, определило его сущность. Еще будучи в утробе он понимал, что цепочка его ДНК впитала в себя весь колорит фермерской жизни, как трава впитывает утреннюю росу и насыщает ее силой роста. Мальчика вынашивала женщина, сам же Захар ощущал себя в брюхе огромной коровы. Слышал позывные мычания эхом извне, чувствовал теплоту прикосновения, даже запах парного молока горячил его растущие недра утробы. Неудивительно, что когда он родился, то отказался от материнского вскармливания, и его пришлось выкармливать молоком коровы. Его связь с божественными созданиями росла день за днем и крепла, подобно его молодому скелету. К одиннадцати годам мальчик Захар достиг апогея в любви. Он понял – любовь, несмотря на свою хрупкость и тяжесть, требует терпения и милосердия и если ты рожден не среди коров, не среди прекрасной свободы окружающих тебя зеленеющих пастбищ, стеклянных закатов, выкованных раскаленным небом на исходе дня до блеска красок, до восторга, бушующего внутри груди, то ты и вовсе не знаешь вкуса любви. Время шло медленно, уступив наслаждению. Захар сидел на крыльце своего дома, его пятки щекотали острые язычки осоки, торчащие сквозь щели в пороге. Куст ирги, раскинувшись подле террасы, по-товарищески кивал, роняя ягоды, словно драгоценные камни. Стакан парного молока испускал испарины в золотистый воздух, и мир казался таким теплым, словно большие объятия. Осязаемая красота проникала в юную душу всеми тропками, и если придать мелодию подобному моменту, то она наполнит сердце вечной любовью к жизни. Захар ждал родителей с сенокоса, наблюдая за стадом коров вдалеке, что походили на пестрый лужок и двигались, словно их колыхал ветерок. Они то исчезали в волнистом слое бархата зеленой травы, то вновь появлялись. Он думал о них, анализировал природу своего существования через другие объекты, способные открыть внутренние границы собственного «я». Человек, выучившийся искусству любви, обогащен этой волшебной энергией. Наполняет тело, разум, душу, становится окружен более явной картина мира, проницательней ко всему живому, заботлив, добр и внимателен. В какой-то момент орган любви дает сигнал, и в организме происходит деление: как клетка, способная идентично скопировать себя, так и любовь наделяет духовной атмосферой другое живое существо, и человек готов отдавать все то, чему научился сам. Иногда она трансформируется и принимает абсолютно другую форму – форму грусти, печали, боли, разлуки, но это так же естественно переживать, как и чувство голода. Мальчик Захар поддался мысли и решил приблизиться к стаду. Он приближался к ним осторожно, словно к пламени, с которым хотел подружиться, и, оказавшись рядом, погрузился в глубину глаз коровы. Темные бездонные колодца отражали в себе непостижимые секреты всей галактики. Его сознание остановилось в точке оцепенения, постепенно вытесняя мысли о существовании его в форме человека. Захар перенаправил свою энергию в обличье коровы и, оказавшись в темном колодце глаз, испугался тишины, что таится внутри, и заблудился. В какой-то момент Захар открыл глаза, где стал совсем взрослым, будто просто проспал всего одну ночь.

Всю свою жизнь Захар посвятил коровам, он знал, как они пахнут, как проявляют страх, как меняют форму тела, выражая свою признательность, и более преданного животного он не встречал. Более жертвенного тоже. Захар хотел лишь заботиться и почитать их. Самое великое, чему он научился у них, – преданность.

Вскоре их поселок расформировали, землю выкупили, коров отправили на бойню, людей – на кладбище; те, кто остался, получили от властей квартиры в новостройках, больше похожих на огромные серые скалы с небольшими окнами, напоминавшими блестящие льдинки на замерзшем камне. Сбережений родителей хватило лишь на то, чтобы купить маленький коровник на холме. Ему было стыдно, он чувствовал, как обворовывает покойных своих родителей, как смерть щедра на деньки и что даже она имеет счет в банке. Но так он обрел утешение, надежду, которая вскоре, как ковчег, спасет всех нуждающихся коров. Захар был уверен, что этим он чтит память матери и отца, которые всю жизнь посвятили коровам, и что так его связь с прошлым и будущим крепко переплетется со всеми взаимосвязанными процессами воедино.

Захар часто выходил на балкон своей маленькой квартирки и любовался тлением света из коровника, что излучала желтая лампа. Каждое утро он отправлялся на поиски разорившихся хозяйств с целью выкупить старых и больных животных, а к ночи возвращался к своему очагу, грезя о будущем. В день, когда все случилось, Захар стоял на том же месте, где и всегда. Свет не горел. Коровник погружался в пучину пепельных облаков, закрученных в густые клубни, словно небо готовилось нанести удар всему человечеству. Надвигалась серьезная гроза, будто должно произойти самое страшное событие. Захар поспешил удостовериться, все ли в порядке и что от ветра просто оборвало старую проводку, в таком случае электрический щиток лучше отключить во избежание пожара. Бывало, что в коровник забирались подростки, сбежавшие из дома, и устраивали пьянки, баловались легкими наркотиками и занимались сексом.


Издательство:
Эксмо
Серии:
RED. Fiction
Книги этой серии: