000
ОтложитьЧитал
3. Лихорадка субботнего вечера
Я встаю, и сокрушённо качаю головой.
– Брагин, – сурово заявляет Суходоев. – Даже не думай рыпаться. Я при исполнении, сразу пулю в затылок и дело к стороне.
Для наглядности он расстёгивает кобуру. Я молча киваю, показывая, что лезть на рожон не собираюсь. Мы проходим к уазику.
– Чё за херня! – тревожно восклицает старлей.
Какой-то дурачок поставил пазик так, что полностью заблокировал “бобик”. Причём, автобус вроде небольшой, но объехать его никак не получится.
– Твою мать! – крутит головой Суходоев. – Ладно, быстро в машину!
Павла сажают на переднее сиденье, меня – в отсек для задержанных. Заперев меня в клетке, Суходоев становится более уверенным.
– Сейчас, – бросает он и уходит.
Мне с моего места его не видно, поэтому я просто жду, что будет дальше. Через минуту он возвращается и забирается на заднее сиденье.
– Козёл какой-то, – злится он. – Бросил автобус, а сам сдриснул куда-то. Ладно. Итак, «дипломат» сюда.
Круглов послушно передаёт свой чемодан.
– Что внутри? – снова интересуется Суходоев.
– Я не знаю.
– Он ваш?
– Нет, он на лавочке стоял, и я его хотел в милицию отнести.
– Отлично, а милиция сама за ним приехала.
– Суходоев, – вступаю я. – “Дипломат” мой. Ты его досматривать права не имеешь, ты меня знаешь, я тебе не советую противозаконные действия предпринимать.
– Брагин, заткнись, не в твоём положении что-то там вякать.
Он открывает чемодан и замирает.
– Ого, десять тысяч рублей? Зарипов, видал? Неплохой улов, да?
– Ага, – подтверждает тот, и мне кажется, это первые звуки, которые я от него слышу.
– Ну всё, Брагин приплыл ты, – продолжает старлей. – Так, гражданин, документы давайте ваши.
– У меня нет с собой, – качает головой Паша.
– Значит, сейчас поедем в отделение и будем устанавливать вашу личность.
– Не нужно в отделение, – вдруг заявляет Круглов.
– Павел, хорош! – возмущаюсь я. – Ты чего, он тебя на понт берёт, это же Суходоев!
– Не выступай, Брагин, – злорадно отвечает Суходоев. – Ты-то на этот раз вряд ли соскочишь. Итак, что это за деньги?
– Личные сбережения! – заявляю я. – Тебе-то что? Я закон не нарушал!
– Правда? Да на тебя один взгляд только бросишь, и сразу ясно, что клеймо ставить некуда.
– Пожалуйста, товарищ старший лейтенант, не надо в отделение. Можно иначе как-то решить?
– Решить? А чего решать-то? Я же знаю за что эти деньги, знаю, что вы самогон гоните, а это расплата за сырьё. Так?
Мы в ужасе замолкаем.
– Чё, языки в одно место засунули? Так, я вас спрашиваю? Брагин?
– Нет-нет, это какая-то ошибка, – сбавляю я обороты и иду на попятную. – Товарищ старший лейтенант, это недоразумение.
– Ошибка, – самодовольно повторяет он. – Ну, тогда давайте исправлять ошибку. Раз я знаю вашу тайну, причём не один, а вместе со своим товарищем, значит будем проводить следственные действия.
– Не надо действия, – говорит Круглов.
– Мы же ни в чём не виноваты, – добавляю я.
– Не виноваты, – ухмыляется Суходоев. – Короче. Денежные средства я изымаю. Полностью, все десять тысяч. Понятно? Орлы, бля. Средства изымаю, но, так и быть, только на первый раз. Понятно? А со следующего раза проявлю щедрость, будете мне с каждой передачи отдавать двадцать пять процентов. Ясно вам? Брагин, понял меня? И попробуй только на*бать, я твою контору сразу накрою. Я всех вас там по именам знаю, все даты передачи денег и товара понятно? Будете мне платить и всё останется между нами, шито-крыто, никто об этом не узнает.
– То есть ты чё, – возмущаюсь я. – Хочешь мои деньги присвоить?
– А ты, похоже не такой уж и сообразительный. Да, точняк, хочу твои грязные преступные деньги забрать себе. И ещё буду получать с тебя минимально две с половиной в месяц.
– Дурак ты, Суходоев, – отвечаю я. – Какие товары, какие проценты? Ты детективов начитался что ли? Это просто деньги за машину. Ничего незаконного.
– Чего!? Ты играть со мной решил?! Зарипов, иди въ*би ему, чтобы успокоился.
Зарипов тянет за ручку двери, открывая её, Павел в этот момент протягивает руку и жмёт на сигнал клаксона.
– Э! – успевает крикнуть Суходоев. – Ты чё делаешь, козёл!
Паша не отвечает, а ответ приходит с другой стороны. Дверь открывается и Скачков, не говоря ни слова, сразу прописывает Зарипову в тыкву.
Дверь со стороны Суходоева тоже открывается, но он, сообразив, что дело пахнет керосином, пытается рвануть к противоположному выходу, но получает по башке от Павла. Он прописывает быстрый элегантный удар в нос и хватает старлея за шкирку.
Игорь Зырянов, появившейся в открытой двери, хватает обмякшего Суходоева и вытаскивает его из машины. Через минуту открывается и моё узилище. Пока ребята перетаскивают в автобус стражей порядка, я вынимаю из кармана перчатки и забираю свой чемоданчик, потом закрываю все дверцы в уазике и бегу в пазик.
Там на полу связанные и огрёбшие тумаков, уже лежат наши неудачливые крышеватели.
– Брагин, теперь ты точно покойник, – надувает розовые пузыри Суходоев. – Нападение на сотрудников при исполнении в составе группы лиц.
– Дурак ты, Суходоев, я ведь тебе уже давал на сладкое, а ты вот снова. Может, тебе нравится?
Автобус трогается и мы отъезжаем с места стоянки.
– Э! Стоять! Куда вы нас везёте?! – возмущается старлей.
– Как куда? – удивляюсь я. – Вывезем за город, затащим в лес, перережем горло и закопаем.
– Тебе конец! – шипит он.
– Мне? – смеюсь я. – Думаю, ты не до конца понимаешь ситуацию. Сейчас попробую объяснить.
Я кладу чемоданчик на пол и открываю крышку.
– Замечаешь, что я в перчатках? – спрашиваю я. – Для чего это, как думаешь? Не знаешь? Я тебе скажу. Для того, чтобы не оставить свои отпечатки поверх твоих жирных пальчиков, которые теперь по всему чемоданчику наляпаны. А почему? А вот почему.
Я поддеваю фальшивое дно и достаю оттуда небольшую коробочку, с тянущимся от неё проводом к стенке «дипломата». Это «Лилипут», миниатюрный проволочный магнитофон, полученный мной от Куренкова, вернее, не прямо от него, а от того палача, что устраивал мне пытки в «конторе», от Михал Михалыча.
Я извлекаю из магнитофона маленькую кассету. После этого беру с сиденья проигрыватель «Лилипут-Б», размером чуть больше моей «Соньки» и вставляю кассету в него. Раздаются чарующие звуки голоса Суходоева.
Продемонстрировав аудио-протокол нашего диалога, я беру большой двадцатилитровый полиэтиленовый мешок с химкомбината и кладу в него «дипломат» вместе с деньгами.
– Это, – говорю я, – вещдоки с твоими отпечатками пальцев. – А это звукозапись нашего разговора. Ну, ты понял, да? Понял, плохой лейтенант?
Я чуть подпинываю его носком ботинка.
Он сопит и долго ничего не отвечает, но помолчав, всё-таки говорит:
– Понял-понял. Чего ты хочешь?
– Чего я действительно хочу, так это запинать тебя до полусмерти, а потом бросить в муравейник к термитам или в речку с пираньями или ужасными кандиру. Но в силу врождённого гуманизма, я этого сделать не могу. К сожалению. Поэтому вы два дебила станете моими цепными псами. Чуть что не так, я буду вас пинать по рёбрам. При малейшем неподчинении вы будете харкать кровью и погружаться во тьму и скрежет зубов. Ясно, шавки?
Они молчат и мне приходится легонько пнуть Суходоева, демонстрируя, что к моим словам стоит относиться серьёзнее.
– Ясно, всё ясно, – неохотно подтверждает он.
– А тебе, дебила кусок? – склоняюсь я над Зариповым и отвешиваю ему оплеуху.
– Ясно, – коротко подтверждает он.
– Хорошо. Теперь, Суходоев, жду первого отчёта. От кого ты получил информацию о передаче денег?
Он молчит.
– Не слышу, – хмурюсь я. – Ты хочешь испытать свой болевой порог или степень моей жестокости? Игорь.
Игорь Зырянов, не говоря ни слова пинает Суходоева в живот. Тот хрипит и скрючивается на полу пазика.
– Погоди, я скажу-скажу. – стонет он. – От Оксанки…
– Что за Оксанка? – уточняю я. – Кто такая, где работает, как связан, адрес, телефон. Поскорее, пожалуйста. Не заставляй тратить силы, причиняя тебе страдания.
– Невеста моя.
– Опять невеста. Ты реально сраный ловелас и альфонс. Она откуда знает? Как фамилия у неё?
Он молчит.
– Игорь, – снова киваю я Зырянову.
– Не надо, не надо! Она дочка вашего технолога, Оксана Казанцева. Она с матерью живёт, та ей и сливает всё просто ради поболтать.
Вот же недержание. Придётся увольнять Ольгу Фёдоровну. Жалко, полезный кадр был, ненадёжный правда…
Автобус съезжает с шоссе и поворачивает на грунтовую дорожку, ведущую в берёзовую рощу, и едет минут десять, а потом останавливается. Ребята вытаскивают пленников наружу.
– Ну что? – спрашиваю я, осматривая окрестности. – Не хочется помирать? Вон красота какая кругом. Вдохните. Воздух какой чистый, напоённый запахами лета. Почувствуйте его сладость и радость жизни. Давай.
Я поворачиваюсь к Круглову и он протягивает мне здоровенную финку.
– Егор, – глаза Суходоева распахиваются. – Не надо, зачем? Мы же всё поняли. У тебя ведь на нас…
– Да заткнись ты, – говорю я и подхожу к нему ближе.
– Я с Оксанкой всё, я с ней не встречусь больше, правда. Мы же договорились, Егор, ну…
Я взмахиваю клинком и разрезаю верёвку на его руках, а потом подхожу к Зарипову и делаю то же самое.
– Ноги сами развяжете, – бросаю я. – Это дорога на Берёзово, вон там неподалёку аэропорт. Доберётесь. А пока будете идти, думайте, если сможете. Поймите, вы же дебилы, и я всегда буду на шаг впереди, ясно? Так-то. Давайте, не пропадайте, оревуар.
После операции я еду к Платонычу, он ждёт дома. Поднимаюсь и рассказываю, как всё прошло. После этого мы выходим и садимся в его машину. Едем к Казанцевой домой. Сзади летит олень – серая молния, двадцать первая «Волга» с Кругловым и Зыряновым.
Вернись, лесной олень, по моему хотенью!
Умчи меня олень, в свою страну оленью,
Где сосны рвутся в небо, где быль живёт и небыль,
Умчи меня туда, лесной олень!
– Какого хера, Ольга Фёдоровна, язык ваш – враг ваш!
Она хлопает глазами, пытаясь выстроить логические связи, но мысль явно пробуксовывает.
– Где Оксана? – спрашиваю я.
– Не знаю, – качает головой, – с работы ещё не вернулась. А что случилось, зачем вам она?
– Затем, что полюбовничек её мент хитрожопый.
Я взбешён, я очень сильно взбешён. Из-за этой языкастой дуры, хоть и хорошо разбирающейся в процессах, мы чуть не погорели. Нужно развивать службу безопасности. Нужен какой-то серьёзный чел, который мог бы взять это всё под контроль.
– Чего? – хлопает глазами Ольга. – Скажите толком, пожалуйста.
– Оля, бл*дь, – говорю я. – Ты зачем дочери сказала, что мы сегодня бабки передаём за сырьё? Ты вообще всё рассказываешь? У тебя мозги есть?
– А? Я? Я вообще не говорила, – испуганно мотает она головой.
– Серьёзно? Правда? Уверена? Ты думаешь, мы просто прикалываемся, в КВН играем? Так ты думаешь? Дочь твоя такая же пробка безмозглая, как и ты. Ты ведь села бы вместе с нами. Не врубаешься? Она же всё менту своему сливала.
– Нет… – закрывает Ольга рот рукой
– Нет?
– Я же ей говорила язык на замке держать…
На глазах у Казанцевой наворачиваются слёзы. Детский сад, честное слово, взрослый человек, называется.
– Так и Юрий Платонович тебе говорил язык на замке держать. Подзабыла ты? Короче, Оля. Из проекта ты выходишь. С ЛВЗ тебя пока увольнять не будем, но если, ты слышишь? Если хоть когда-нибудь, Оля, ты откроешь рот и брякнешь хоть что-нибудь даже наедине с собой, я приду и лично, ты меня слышишь? Это не фигура речи, я отрежу твой болтливый язык, и твой, и дочкин, и зашью вам рты суровыми нитками. Алё, ты меня поняла?
Она стоит ни жива, ни мертва, с выпученными глазами и открытым ртом.
– Не слышу, поняла?
– Да, – Казанцева начинает часто-часто кивать и по щекам её разливаются потоки слёз. – Простите меня, пожалуйста…
– Мы тебя прощаем, именно поэтому мы с тобой разговариваем, а не рубим на куски и не фасуем по мешкам. Ты понимаешь это? Оля, заткни рот, очисти память и никогда больше в своей жизни не разговаривай о работе ни с одной живой душой. Это и дочки твоей касается. Подумай о ней, если свою жизнь не ценишь.
– Пожалуйста… Егор Андреевич… Юрий Платонович, не увольняйте…
– Это всё, Оля. Если ты нам понадобишься, мы подумаем, как тебя привлечь, но на текущий момент ты на нас не работаешь. Ты уволена. Благодари судьбу, что всё закончилось без жертв.
Я поворачиваюсь и выхожу.
– Не слишком ли жёстко? – спрашивает Платоныч, когда мы едем от Казанцевой.
– Может, и слишком, – пожимаю я плечами, – но что делать-то? Сейчас, по крайней мере, есть шанс, что она прикроет свою варежку и будет бояться чесать языком. Ты же понимаешь, что Суходоев мог и не прельститься лёгкими деньгами, а доложить Печёнкину? Это бы очень сильно ослабило наши позиции, мягко говоря. А если бы пошёл прямиком в БХС, нас вообще могли бы прихлопнуть. Нужно с этой минуты гораздо более серьёзно относиться к безопасности.
– Худо без неё будет, она баба-то грамотная, – качает головой Платоныч.
– Посмотрим. У нас же Док есть. Если не будем без неё справляться, возьмём снова. Свиснем и она прибежит. Но это же не дело, согласись. Если она не может рот на замке держать, это проблема. Большая проблема.
После Казанцевой мы едем за вокзал, в шанхай, где частные покосившиеся дома с чёрными от копоти стенами ютятся один на другом.
– А чего здесь? – спрашивает Платоныч.
– Здесь мы с тобой дом будем покупать, – отвечаю я.
– А зачем нам? Я не смогу купить, у меня же квартира имеется.
– Купим не на своё имя, чтобы нельзя было отследить.
– А на чьё?
Я достаю два паспорта и показываю ему:
– Выбирай.
Дом, который мы смотрим, я нашёл по объявлению. Это вросшая в землю халупа с маленькой чёрной баней и полуистлевшим скворечником отхожего места. Пол в доме в некоторых местах провалился. В углу у пола по стене расползается чёрная плесень. Посреди комнаты стоит покосившаяся печь.
– Хм…
Платоныч смотрит вопросительно:
– Хочешь здесь обосноваться?
– А что, – улыбаюсь я. – Довольно миленько, нет?
– Весьма колоритно, – кивает Большак. – И для чего это нам?
– Как думаешь, если кто-то вломится в этот дворец, что он подумает?
– Подумает, то же, что и я, наверное. Это заброшенная хибара, ловить здесь нечего. Как говорится, спасибо этому дому, пойдём к другому.
– По-моему, это то что нужно, как думаешь? Что если сделать здесь тайник, кто-нибудь додумается искать здесь деньги, оружие, виски и джинсы?
– Нет, если те, кто будут рыть здесь бункер, не проболтаются.
– Мы привезём шабашников из Узбекистана. Что думаешь?
– Возможно. Но если ты постоянно будешь сюда нырять на машине, плюс грузовики и всё такое, то кто-то может заинтересоваться и начать искать сермяжную правду.
– Это точно, – киваю я. – Пойдём.
Мы прощаемся с пропитым хозяином, ожидающим снаружи, и идём через небольшой пустырь, заросший клёнами. Здесь полно мусора и царит настоящее запустенье.
– Бомжатник, – хмурится дядя Юра.
– Но в этом и смысл, – говорю я и показываю на добротный высокий забор. – Вот смотри. Этот дом тоже продаётся. Круто, да? Можно его купить на Сачкова, он в общаге сейчас живёт. А можно тоже на бомжа, чтобы не было прямой связи с нами. Купить у бомжа и взять у него в аренду.
– Снять у бомжа?
– Да. Машины будут заезжать сюда, а то, что нужно спрятать, будет перемещено через этот пустырь в ту халупу. Как тебе план? Устроим там крутой бункер. Что думаешь?
– Можно попробовать, – говорит Большак. – Пойдём посмотрим этот дом?
– Пойдём, да.
Домой я подъезжаю на двадцать первой «Волге», как премьер-министр, практически. Первым выходит Игорь Зырянов, сидящий на переднем сиденьи, потом Паша, рулевой обоза, а в конце уже я. Они осматривают местность и, не заметив явной угрозы, позволяют выйти и мне.
Такого ещё ни у кого нет, настоящая феерия. Хорошо, что сейчас уже довольно темно и никто из соседей, я надеюсь, этого не видит, иначе объяснить подобное шоу будет трудно. А если я перееду в общагу, вообще засада, там всегда куча народу.
Возможно, стоит переехать в частный дом, но только не туда, где мы сегодня были. Во-первых, там одни алкаши в округе обитают, а во-вторых, рядом с тайником не стоит светиться.
Мы идём к подъезду и уже практически подходим, когда дверь распахивается, и на пороге появляется чернявый парняга. Из подъезда льётся тусклый свет, так что его лицо не очень хорошо видно.
Но кое-что я различаю. Кажется, он похож на Брюса Ли. Раскосые глаза, сухое тело, чёрные слегка вьющиеся волосы, чёрная рубашка и чёрные брюки. Чёрная чернота. Что за пижонство? Он будто танцор с конкурса бальных танцев. И где же ты потерял свою партнёршу, Брюс?
Он ничего не говорит, только коротко стреляет взглядом и тут же наносит быстрый, как молния, и сокрушительный, как молот, удар в голову Игорю Зырянову, а потом изгибается, выставив одну ногу и выпрямив руку над головой. Как Траволта в «Лихорадке субботнего вечера».
4. До мажор
Нет, ну что за придурок? Мы с Павлом переглядываемся. Игорь выпрямляется, размазывая ладонью кровь.
– Ух-ты! – морщится он и поворачивается к нам. – Нежданчик прилетел.
Пользуясь тем, что Игорь не смотрит в его сторону, каратист Траволта, как пружину выбрасывает вперёд руку. Любо дорого смотреть, настоящий танцор диско, не индийский Джимми, который то пой, то не пой, а вот прям реальный и доподлинный. Я даже слышу, как в голове заводят свою шарманку «Би Джиз».
Судя по всему, он хочет дать затрещину отвернувшемуся и рассеявшему внимание Игорю Зырянову. Но рассеянность Игоря оказывается фальшивой, и на этот раз он не покупается на театральный вид Брюса Ли. Он резко оборачивается, выставляет блок и, перенаправив кинетическую энергию нападающего, заворачивает ему руку. А потом отвешивает ему эпический поджопник.
Настолько эпический, что Брюс-Джимми-Траволта влетает в тусклое мерцание подъезда и производит там весьма значительный грохот. Впрочем, это не охлаждает его пыл, так что отделаться от него пока не получается. Он, как птица-феникс и ощипанный, но непобеждённый петух из «Бременских музыкантов», снова выскакивает на арену, издавая боевой клич.
– Эх, Петька, ну куда же он босой против шашки-то… – произносит Паша, не спеша вступить в бой с этим странным противником и оставляя Игорю возможность поквитаться за пропущенную плюху.
Но это оказывается не так уж и просто. Завязывается схватка. Бац-бац-бац. Игорь начинает теснить, но каратист отскакивает и в руках у него вдруг появляются нунчаки. Как из воздуха. Волшебник в натуре. Теперь теснить начинает он, и Игорь едва успевает уклоняться, демонстрируя чудеса реакции круче Нео, того что из «Матрицы».
Ниндзя наступает. Надо отметить, палками он крутит виртуозно, не давая к себе подступиться. Получить такой штуковиной по голове, конечно не хочется, но, тем не менее, Паша пытается подобраться к нему с фланга. Впрочем, пока безрезультатно.
Выступление затягивается и начинает приедаться, чувство новизны притупляется. Конечно, можно ждать, пока он устанет, но, судя по всему, жонглировать и демонстрировать чудеса эквилибра он может ещё долго. Поэтому я решаю идти по пути, открытому мне… Трыней.
Я наклоняюсь и вытаскиваю обломок кирпича, подложенный под ножку скамейки. Какая-то добрая душа пристроила его там. Спасибо. Я замахиваюсь и просто бросаю ему в грудь. Получи, фашист, гранату от советского солдата. Из гуманистических соображений целюсь не в голову.
Он дёргается, резко и шумно выдыхает и удивлённо раскрывает глаза, а нунчаки, вырвавшись из-под контроля, обрушиваются на его же собственную голову, напрочь его вырубая. Он падает, а мы подходим и склоняемся над окровавленным телом поверженного врага.
– И что это за чудо? – спрашивает Игорь.
Мы берём его под руки и перетаскиваем на лавочку, лишившуюся опоры и ставшую хромой.
– Неплохо ты его, – хмыкает Павел.
– Как говорил месье Фог, – отвечаю я, – используй то, что под рукою и не ищи себе другое.
Каратист чуть открывает глаза и издаёт печальный стон.
– Ты кто такой? – спрашивает его Паша.
– Туман велел передать, что теперь тебе капец, – глухо шепчет он.
– Туман? – удивляюсь я. – Капец? Серьёзно? А почему он Кота в сапогах не прислал или, я не знаю, гигробота? И что, только сообщение передал? Больше ничего? А зачем ты тогда это шоу устроил, болезный? Ты кто такой?
Но болезный отключается. Зато на другом конце дома вспыхивают ярко-синие огни дискотек. Кто-то из бдительных соседей успел набрать 02. Ладно, сейчас нам незачем вступать в объяснения с блюстителями порядка.
Мы снова садимся в машину и отъезжаем. Останавливаемся у телефонной будки и я звоню Цвету.
– Привет, надо поговорить.
– Срочно что ли?
– А ты что, спишь уже? Я могу через полчаса заехать.
– Заехать? – хмыкает он. – Ну давай, раз можешь, заедь
– Ну, жди тогда.
Я приезжаю в его дом на краю земли. Ребята остаются в машине, а я захожу в калитку. Он провожает меня на веранду и сам наливает чай. Ну надо же.
– Пряники свежие, налетай, – показывает он на миску на столе. – Что за спешка-то, чего там у тебя приключилось такое?
Я рассказываю о поджидавшем в подъезде каратисте, о том чем закончилась схватка и о последних словах ниндзи.
– Куда ж он босой против шашки? – ржёт Цвет. – Ясно всё с тобой. Взял значит охрану себе?
– Послушал твоего мудрого совета.
– Молодец, что послушал. Только я тебе скажу, этот клоун нихера не от Тумана.
– Уверен?
– Сто процентов, Бро. Это вообще стыд какой-то. Какой на*уй каратист? Ты гонишь. Туман всем этим цирком заниматься не будет. И его человек ничего не будет передавать и в подъезде ждать не станет. Он подойдёт в толпе и воткнёт заточку или шмальнёт там, где ты ждать не будешь. А то, что этот фраерок заявил, что типа от Тумана, стрёмно. Значит уже чешут языками, что за Киргиза Туман тебя валить собирается. Смекаешь?
– А кто тогда послал этого придурка?
– Ну, это ты сам разузнай. Так-то у тебя вроде и врагов нет совсем, даже и подумать не на кого, правда?
Цвет опять ржёт, но, просмеявшись, делается серьёзным.
– Туман по-другому действует, – говорит он.
Я понял, да, спасибо. Но кто этого Брюса Ли прислал? Надо как-то выяснить. Через Гену что ли попытаться? Хм…
– На меня красноярская братва вдруг давить начала, – говорит Цвет. – Вроде мы с ними перетёрли всё, обговорили и точку поставили, а они опять вопросы задают. И, главное, типа вообще намекают, что мол дрын вам, а не казино, в бутылку лезут. Сечёшь? Вот как Туман действует, а не каратистов присылает.
– То есть он хочет тебя вынудить сдать меня? Понятно. Ну, и что ты думаешь делать?
– Во-первых, поеду с ним побазарю. Он меня приглашает на свиданку к себе. Это недалеко от Красноярска. Послушаю, что он скажет, попробую объяснить ситуацию, разрулить как-то. В общем, впрягусь за тебя.
Может, и впряжётся, да только гарантии нет. Надо быть втройне аккуратней…
Утром я бегу к Гене, но его не оказывается дома. Умёлся уже сутра пораньше. Дверь мне открывает Наташка. Растрёпанная, босая, в короткой сбившейся ночнушке. Да что же это такое! Как говорится, да ну её нахрен, эту рыбалку! Все мысли о Гене сразу исчезают и превращаются в мысли о его дочери.
Она стоит и растерянно улыбается.
– Ой, Наташ, прости, что разбудил, я с тятей твоим хотел поговорить.
– Не страшно, – говорит она с улыбкой, и я делаю к ней шаг.
Делаю шаг и обнимаю, целую в шею, вдыхаю её запах. Тёплая со сна, ещё пребывающая в сладких грёзах, сама сладкая. От моего поцелуя она покрывается мурашками, и по её телу пробегает короткий электрический импульс.
– Что ты делаешь… – шепчет она, и я понимаю, что это значит. Это значит, продолжай, не вздумай останавливаться.
– Хочешь кофе? – тихо и хрипло спрашивает она, всё-таки пытаясь прекратить это дело.
Какой кофе, мы оба знаем, чего я хочу. Но не так, конечно же, не так это должно быть в первый раз… В общем, я соглашаюсь на кофе, а потом убегаю. А она идёт досыпать или думать обо мне, не знаю.
Когда я выхожу из подъезда, машина уже стоит. Я говорю ребятам, куда подъехать, а сам иду пешком на работу к дяде Гене. Пройти через двор быстрее, чем объезжать через полгорода.
На крылечке у опорного пункта стоят Рыбкин и Хаблюк. Он приехал покурить и поболтать с Геной. Я так понимаю, он каждый раз заезжает, когда случай выпадает.
– А, Брагин, – окидывает он меня строгим взглядом истинного блюстителя порядка.
– Здравия желаю, господа полицмейстеры, – приветствую их я.
– Господа в Париже, – хмыкает Хаблюк, вздёргивая нос. – Слыхал? У твоего дома вчера каратисты махались?
– Да ну? – удивляюсь я.
– Вот тебе и «да ну», – выразительно кивает он головой. – Живёшь и не знаешь. Вышел бы и разогнал, медалист мля, как ты умеешь. А то нам делать больше нечего, как убиенных по дворам собирать.
– А его что, грохнули что ли? – неприятно удивляюсь я.
– Не наглухо, но репу пробили палками на верёвке.
– Так он где сейчас, в больнице?
– В больнице, – отвечает Хаблюк с видом человека, который единственный во всём мире знает правду. – В трёшке.
Глаза у него чуть на выкате, красные, а сам он немного раздражённый.
– Так ты что, Михайло, в ночь дежурил и сегодня опять на службе? – сочувственно спрашиваю я.
Он некоторое время молчит, глядя на меня в упор, должно быть, соображая, возбуждаться или нет на моё панибратское обращение. Наконец, судя по всему, решает, что я в достаточной степени свой, поэтому проглатывает моё «ты». Тем не менее, отвечает свысока:
– Машину сдавать еду. А потом домой, пожру и спать упаду.
– Понятно, – киваю я. – И кто он такой, правда каратист?
– Да, леший его разберёт, правда или не правда. Допросют товарищи, вот тогда и узнаем, кто такой. Ладно, Аркадьич, поскакал я.
Гена не принимает участия в разговоре, перелистывая бумаги в картонной папке.
– Чего тебе, Егорка? – спрашивает он, когда Хаблюк уходит. – Опять на ужин звать будешь?
– Пока не буду, – улыбаюсь я.
– А чего так? Плохо себя вёл что ли? Недостойно?
– Достойно, дядя Гена, образцово даже, но я не про ужин сейчас и вообще не про еду.
– Нет? А про что? Про каратиста? Ты его что ли уделал?
– Нет, – не признаюсь я.
– Да ладно, мне вообще по хренам, не ты, так не ты. Хотя я думаю, что кроме тебя некому.
– Не я, сам он себе по чайнику заехал, нунчаками.
– Это палками что ли? – удивляется Гена.
– Да, палками, – подтверждаю я. – Хаблюк больше ничего не рассказывал. Мне бы узнать, кто он такой, хрен этот. Не слыхал ты?
– Не знаю ничего, но как что узнаю, скажу. Но только завтра уже, когда Хаблюк припрётся. Ты мне вот, что ответь, жениться будешь на дочке моей? Не видишь что ли, как смотрит на тебя дурня?
– Вижу, Гена, вижу, – качаю я головой. – Как решу жениться, ты первый узнаешь. Но ты сам-то не готов ещё. Приданное-то не собрал поди?
– Я, между прочим, десять тысяч имею на приданное, – повышает он голос. – Так что не боись, не с голой жопой дочку отдаю. И не в любые руки, ты понял?
– Да ладно, дядя Гена, не кипятись, я тебя, как отца уважаю, хоть ты и бухаешь.
– Чё сказал? – делает он грозное лицо.
– Ладно, проехали. Давай про другое. Мне от тебя надо кое-чего.
– Чего другое? Ещё кого-то отметелил?
– Нет. Мне нотариус нужен.
– Что значит нужен? Пойди вон на Пушкина, там контора нотариальная, или тебя за ручку отвести?
– Да, именно, надо отвести за ручку и сказать, что вот хороший мальчик, помогите ему и сделайте всё, что он скажет.
– А ху-ху не хо-хо? – хмыкает он. – Шустряк. Зачем тебе?
– И ещё старый минивэн нужен.
– Это ещё чё за зверь?
– Ну, микроавтобус.
– Ты «За рулём» начитался что ли?
– Типа ЕрАЗа, рафика или буханки. Можно списанный какой-нибудь и даже полудохлый.
– Просто так и прыщ не вскочит, а тебе целый автобус подавай.
– Ну, скажи, сколько надо, чтобы прыщ мог спокойно вскакивать.
– Тыщи три, не меньше. – сразу выдаёт Гена ответ. – Опять же, зависит от разных моментов. А нотариус зачем? Завещание решил написать?
– Договор заверить без присутствия гражданина, – пожимаю я плечами, мол подумаешь, ничего особенного, обычное дело.
– Ну, это вроде не проблема. Ладно, я там зайду к одной бабе, поспрашиваю и скажу потом. А про машину буду иметь в виду. В общем, жди.
После Гены я еду на фабрику. Приходится выходить из "Волги" за квартал, чтобы никто не спалил. Ведь, как известно, наши люди на такси в булочную не ездят. Машину отпускаю, чтобы не держать парней понапрасну. Если всё будет хорошо, они приедут к концу рабочего дня. Надо скорее поставить «Алтай», мобильный телефон в тачку, тогда будет гораздо удобнее.
Первым делом иду к директору. Когда я захожу в его кабинет, он с заговорщицким видом встаёт из-за стола, подходит к двери и закрывает её на ключ. Потом возвращается к столу, приседает и вытаскивает из тумбы бумажный свёрток. Кладёт его на конференц-столик и развязывает бечёвку. Целый ритуал.
Из свёртка он вытаскивает джинсы и джинсовую куртку. «Ранглер», не ляп-тяп. Я кручу джинсы в руках, внимательно осматривая каждый шов, каждую строчку. Проверяю заклёпки и пуговицы. Ну, что сказать, сделано отлично. В таких джинсах точно не стыдно на танцы завалиться, на дискотеку.
Ярцев внимательно наблюдает за моей реакцией, и когда я удовлетворённо киваю, облегчённо выдыхает.
– А вот, – говорит он, – то что мы официально делаем в цеху.
Он достаёт из шкафа похожий комплект джинсов и куртки. Точно такой же, но сшитый из другой ткани, из «Орбиты» и с совершенно другой фурнитурой. Вроде и джинса, да только ненастоящая. Хотя выглядит не так уж и ужасно. Этот образец я тоже тщательно проверяю.
– Ну что, Олег Константинович, поздравляю с почином! Думаю, нас ждут хорошие времена. Главное, не копить на складах то, что там могут увидеть посторонние.
Я беру несколько образцов, упаковываю, а потом иду в к себе. Галя Алёшина, как всегда, здесь. Она сидит, склонившись над кучей бумаг.
– Привет, Егор, – приветствует она меня, не отрываясь от каких-то списков.
– Привет, Галя, – улыбаюсь я, наблюдая за хвостиками, трясущимися в такт движению головы. – Ну, как дела?
– Ты слыхал, мы начали выпуск джинсов из «Орбиты»?
– Да, директор показал уже. По-моему неплохо.
– Неплохо? – обижается она. – Да это просто фантастика, а он говорит «неплохо». Вот посмотри!
Она примеряет куртку и крутится предо мной.
– Уже приобрела?
– Нет, это образец, взяла показать нашим.
– Понятно.
– Слушай, – подпрыгивает она. – Совсем забыла! Куренкова звонила, приглашает нас в пятницу на райкомовский вечер.
– Да? И что это за вечер такой? Где проходит, в райкоме?
– Нет, – мотает она хвостиками, – не в райкоме. В этот раз на химкомбинатовской турбазе. Начало в девятнадцать, конец – как получится. Можно остаться там, номера двухместные. А утром есть предложение сходить на речку, прямо часов в шесть.
– Конгениально, – хвалю её я. – И часто такие вечеринки случаются?
– Бывает. Они тематические, между прочим.