000
ОтложитьЧитал
Пролог
– Получается, я Шольта выгодно женил? – усмехнулся полковник Новак. – Откроешь второе кафе, потом третье, потом седьмое, десятое – и уже миллионерша.
– Какое там седьмое! – отмахнулась Ханна. – Не собиралась я ничего открывать, это мне в Фонде женщин-предпринимательниц «Слабый пол – сильный бизнес» помещение предложили. Без арендной платы. На три года. Недавно парламент принял ряд поправок к законам и льготный налоговый статус расширили. Если у меня будет два кафетерия и штат больше десяти сотрудников, получу приличный налоговый вычет. В Фонде меня умоляли это помещение взять, мы с Шольтом три раза ездили, смотрели, прежде чем дать согласие. Место очень и очень сомнительное – в плане выгоды. Там когда-то была благотворительная столовая, потом закрылась – после введения адресных продуктовых наборов. Открылась льготная аптека. Проработала пять лет, закрылась, когда все аптеки города начали выдавать лекарства по социальным рецептам. Дом попытались приспособить под офис, но он слишком маленький. Тогда Фонд решил его сдать в аренду по прямому назначению. Система вытяжек рабочая, после косметического ремонта помещение будет соответствовать всем санитарным нормам.
– Ну и хорошо, – сказал Новак. – Без арендной платы, без скверной репутации – там же не притон раньше был, чтобы заходить боялись. Раскрутишься потихоньку.
– Не притон, факт. Но благотворительная столовая в этом отношении ничем не лучше – тот, кто помнит, за версту обходить будет, – вздохнула Ханна. – И еще один минус. Вокруг частные дома. Это не наш контингент, да и плотность населения маленькая. В двух кварталах банк, макаронная фабрика, цепочка мелких контор. Будут ли они доходить до кафетерия? На фабрике столовая. В банк привозят готовые обеды, в холле стоят кофейные автоматы. Неподалеку автомойка, ниже, если пройти по переулку к реке, корпус госпиталя МЧС. В общем, окружение не вдохновляет.
– Переулок там какой? Название? Вечно путаю… Насыпной или Линейный?
– Насыпной.
– Он более оживленный. За госпиталем маленький пляж. Будут по дороге к реке пирожки покупать.
Ханна пожала плечами:
– Сомневаюсь, что это принесет стабильный доход. Но я уже подписала договор, помещение ремонтируют. За весну-лето пойму, светит ли мне какая-то выгода. Может быть, уйду ощипанной, с убытками.
– Из госпиталя тоже ходить будут.
– Думаете, будут? Там же столовая. И разгуливать никто не позволяет.
– Это реабилитационное отделение. Выздоравливающему каши мало, пирожками закусить – в самый раз, – ободрил Новак. – Вот, Матеаш тебе подтвердит. Матеаш, подтверди.
Глава городских огнеборцев, перешагнувший через порог, ответил на рукопожатие Новака, вник в тему разговора и согласился:
– Да, там выйти-войти можно, режим не строгий. У меня и здоровые и больные едят хорошо. За вашими пирожками народ потянется.
Следом за главой огнеборцев в кафетерий вошел оборотень в темно-синей форме с капитанскими погонами и ребенком на руках. Ханна сразу же отметила, как изменилась атмосфера. Волки напряглись, приготовились сцепиться с чужаком – даже Новак не удержался от гримасы. Симпатяга-рысь осмотрел псовых прищуренными зелеными глазами, уселся за столик, не спуская ребенка с рук. Рысенок – лет трех, не старше – недовольно вертел головой в вязаной шапочке, смешно помахивая декоративными ушками. Рысь поправил вязаное ухо, придержал яркий желтый сапожок, чтобы мальчишка не пинал столик, и перевел взгляд на Матеаша.
– У меня остались вопросы, которые я хочу задать в неформальной обстановке, – проворчал тот. – Ты переезжаешь в Ключевые Воды, потому что врачи порекомендовали сменить климат для здоровья ребенка. Почему не к морю? У нас совсем не здравница. Летом пыль-жара, река качеством воды не блещет.
– Здесь есть семейный детский сад, который держит пара рысей, – капитан ответил спокойно и звучно. – У них хорошие рекомендации, мне их посоветовали в яслях, куда Братислав ходил в Хвойно-Морозненске. Я с ними несколько раз созванивался, нас готовы принять. Там можно оставить ребенка с ночевкой. Ни в Новозарянске, ни в Лисогорске – в тех местах, куда еще предлагали оформить перевод – не было ничего похожего.
– Почему ты не состоишь в браке? Где мать ребенка?
– Она с нами не живет, – так же спокойно сообщил рысь. – Она одиночка. Древесная барса. Ей некомфортно в супружеских отношениях, она не захотела обременять себя формальностями.
– Эк тебя угораздило, – покачал головой Матеаш. – Древесная барса. Слышал я про них…
И посетители кафетерия, и Ёжи со Снежкой притихли, внимательно улавливая каждое слово разговора. Маленький брысь почувствовал взгляды, заерзал на коленях отца, издал недовольный звук, похожий на скрип. Ханна спохватилась – «ведем себя как свиньи, честное слово!» – встала и подошла к собеседникам.
– У нас есть детский столик, – сообщила она. – Всего один, для моей дочери и ее приятелей. Вот, посмотрите – там удобные детские стулья. Если хотите, вашему сыну принесут молочный коктейль и творожный рулет. Никаких химических добавок, все натуральное.
Рысь и брысенок проследили за ее рукой. Ханна указала на маленький стол, за которым Катарина обычно заседала с двойняшками Мохито. В хорошую погоду детей было не утащить с веранды – встречались нечасто, начинали лопотать о чем-то своем на лисье-медвежьем наречии, обрывать искусственную зелень и возводить баррикады из табуретов. Зимой Ханна их из кафетерия не выпускала и обустроила крохотный уголок, из которого вечно приходилось выгонять спецназовцев – усаживались на столик, а по детским стульчикам раскладывали оружие. Как будто не было другого места!
– Спасибо, – рысь одарил ее солнечной улыбкой. – Брайко не будет есть, если я сам его не покормлю. Ему здесь непривычно. Может быть, позже, когда я закончу разговор.
Ханна мысленно выругала себя – у мелкого наверняка стресс от переезда, от обилия новых впечатлений. У любого будет стресс, а если у котенка мать – древесная барса, то странно, что он еще не бьется в истерике. Вероятно, врожденная рысья общительность уравновешивает букет фобий, присущий дарсам.
Возле столика нарисовалась Снежка – не выдержала, видно было, что изнывала от любопытства. И как ее ругать? Коты везде редкость, и на севере, и на юге – кроме ХМАО, Хвойно-Морозной Автономной Области. Когда-то, перед Первой Зимней Олимпиадой-80, было решено сформировать пять команд: лисы, люди, коты, медведи и волки. Пять колец, пять команд – не ради побед, ради взаимного узнавания, переплетения традиций и любования красивыми зрелищами. Ханна читала, что затея чуть не провалилась – команда рысей и снежных барсов отказывалась выступать на одних стадионах с волками. Извечное: «как кошка с собакой». С медведями и лисами рыси общались, с людьми поддерживали нормальные деловые отношения. Достижения и блага цивилизации добрались до таежных городков, рыси учились, работали, но не удалялись от постоянного ареала обитания. И не пускали к себе волков. О древесных барсах Ханна не знала почти ничего. Кроме того, что они вымирали, отказываясь жить в поселениях, коротали век на таежных заимках – коты отдельно, кошки отдельно – и с неохотой отдавали детей в государственные интернаты, хотя там работали лучшие воспитатели и психологи страны. На уговоры соцработников дарсам было глубоко плевать, общество себе подобных они терпели только для спаривания, а людей продолжали считать добычей – без оглядки на изменившиеся законы.
– У нас сегодня чудесные эклеры, – сообщила Снежка, пламенея щеками. – Я их начинила творожным кремом. Свежайшим! Очень-очень вкусным! Хочешь попробовать?
Вопрос был обращен к брысенку. Тот смерил Снежку недобрым взглядом, снова издал скрипучий звук. Капитан-рысь что-то проскрипел в ответ, тронул завязки шапочки. Мелкий недовольно замотал головой.
– Так и знал, что к вам заходить – время зря терять, – буркнул Матеаш. – Устроили балаган. Надо было в машине поговорить.
Ханна ухватила Снежку за локоть, отвела к стойке и замерла, впитывая возобновившийся разговор.
– Твой перевод не утвержден, – напомнил Матеаш. – Нужна моя подпись. Мое согласие. Я могу отказать.
– Знаю, – рысь снова поймал мелкого за сапог – провалил попытку пнуть столик. – Можете. Вы неохотно берете оборотней, меня об этом предупредили.
Ханна мысленно пробежалась по командам огнеборцев и поняла – а ведь правда. Матеаш – человек. И служат, и работают у него в основном люди. Оборотни – медведь-барибал, медведь-гризли, да пара волков. Не густо.
– Оборотни боятся огня сильнее, чем люди.
– Но те, кто не боятся, стоят троих людей. Наша сила и регенерация помогают спасать жизни. Жизни тех, кого люди физически не смогут вытащить из пламени.
– Да, – неохотно признал глава огнеборцев.
– Вы можете позвонить моему начальству или моим сослуживцам и задать им любые вопросы. Им незачем врать. Нечего скрывать.
– Я уже навел справки. Ты на хорошем счету, у тебя есть ведомственные награды. Их просто так не раздают. Беспокоит другое. Твой командир сказал, что дома тебе помогали родители. А здесь у тебя ни родни, ни друзей. Сегодня ты говоришь, что собираешься работать как все. Завтра ты подашь кадровику заявление, напомнишь о статусе одинокого отца, и по закону получишь право работать сутки-четверо вместо обычного графика сутки-трое. И что мне тогда делать? Зачем мне нужен командир звена, который не будет видеть свое звено? Переводился бы ты на должность инспектора – не было бы такой проблемы.
– Я не подам, – ответил рысь. – Это невыгодно по деньгам. Я не потяну траты на садик, жилье и поездки на море, если у меня будет урезанная зарплата. Когда Брайко освоится в садике, я и на дополнительные дежурства выходить смогу. Не хочу считать каждую монетку. Сразу скажу, что мои родители прилетят и заберут Братислава, если со мной произойдет какой-то несчастный случай.
– Ясно. Как будешь улаживать мелкие проблемы? Если дыма надышишься, и на пару суток в госпиталь отправят?
– Оформлю разрешение на временное опекунство. В семейном детском саду согласны мне помочь, они присмотрят за Брайко.
– Где собираешься жить?
– Мне присылали фотографии домов. Один нам с Брайко понравился, сейчас поедем смотреть. У него выгодное расположение – и до детского сада не очень далеко, и до пожарной части. Если вживую не подойдет, прокатимся, проверим другие варианты.
– Адрес?
– Переулок Насыпной, восемь, – сверившись с телефоном, ответил рысь.
Матеаш хмыкнул:
– И госпиталь наш рядом. Ладно. Езжай, смотри дом. Возьму тебя с испытательным сроком. Если с кем-то не сработаешься – вылетишь как пробка из бутылки.
Брысенок опять заскрипел, и Ханна подумала: «Ему же, наверное, жарко. В куртке, в шапке, а в кафетерии тепло».
– Спасибо, – рысь встал, чуть не уронив легкий столик. – Тогда, с вашего позволения, мы пойдем. Брайко жарко, он вот-вот начнет капризничать.
– А эклеры? – пискнула Снежка.
– Спасибо, – и стойке, и залу досталась еще одна солнечная улыбка. – Мы торопимся. В другой раз.
Капитан-рысь и Матеаш вышли вместе – глава огнеборцев даже соизволил придержать дверь новому сотруднику. Посетители кафетерия отмерли, дружно зашептались. Простодушная Снежка посмотрела вслед коту, и озвучила то, что Ханна предусмотрительно только подумала.
– Вау! Я раньше рысей не видела. А он классный. Красивый.
Что тут началось!.. Первым перекорежило Ёжи, вторым – Шольта, которому не понравилось предложение усадить брысенка за детский столик, а за ним, почему-то, полковника Новака, бурно сообщившего соседям, что рысь – хам, непочтительно разговаривающий с начальством. Волчье единение крепло, как растущий молодой дуб, впитывая исконную неприязнь псовых к котам и межведомственные раздоры – огнеборцы и спецназовцы регулярно переругивались, выясняя, чья служба опаснее и труднее.
Ханна постаралась отключиться от гула возмущенных голосов и подумала, что если рысь снимет дом в переулке Насыпном, то, скорее всего, когда-нибудь заглянет в их второй кафетерий – прикупить готовой еды себе, а, может быть, и ребенку. А это значит, что Снежка согласится поработать на новом месте хотя бы пару месяцев – если намекнуть ей, что нужно поглядывать на улицу и осторожно расспросить жильцов окрестных домов. А вдруг капитан-рысь окажется общительным, и удастся что-то узнать про жизнь в Хвойно-Морозненске и кошку-дарсу? Все-таки очень, очень любопытно, какими судьбами его сюда занесло.
Глава 1. Илларион. Переезд
Можно было проявить гибкость, не озвучивать будущему командиру обвинение в неприязни к оборотням. Но Илларион решил расставить точки над «Ё» – о Матеаше поговаривали всякое, и лучше сразу получить от ворот поворот, чем выслушивать ежедневные придирки.
Свободные сутки между сменами он проводил с сыном и старался развлечь его чем-нибудь новым и интересным. Дома они выбирались на всяческие детские представления, в кукольный театр, в океанариум, на выставки восковых фигур и движущихся роботов. Что-то нравилось им обоим – к роботам они сходили три раза; что-то не нравилось Иллариону – он недолюбливал детское хоровое пение; а что-то пугало Брайко – с выставки пластмассовых динозавров им пришлось поспешно уйти, потому что мелкий разрыдался из-за темноты помещения и громких звуков из колонок.
Илларион перечитал кучу статей о воспитании древесных барсов, довел детсадовского человека-психолога до белого каления, требуя консультаций на каждую подозрительную ситуацию, и, в итоге, убедился – никаких фобий у Братислава нет. Есть особенности характера, склонность к уединению. В пределах нормы, как у всех. С первого утренника они бежали – Братислав увидел ватную бороду Снежного Деда и разрыдался. Илларион эвакуировал сына через пожарный выход, а потом, в машине, признал, что актер-медведь накладной бородой и зычным рыком способен и взрослого рыся напугать, не только мелкого брыся, впервые увидевшего новогоднее представление. Пришлось вливаться в детско-светскую жизнь постепенно, а позже садик сильно помог: котят Братислав не боялся, иногда охотно включался в общие игры, иногда отсиживался в углу, но в целом нормально вписывался в коллектив. В прошлом году, когда городские развлечения подозрительно быстро закончились, а по улицам было невозможно гулять из-за полчищ гнуса, Илларион рискнул, взял отпуск и свозил сына на море, в тихий курортный поселок – ожидая криков и слёз в самолете, в маленькой гостинице и на пляже. На удивление, обошлось. Брайко умеренно капризничал, шипел на волчат, которые пытались с ним поиграть, и, в итоге, нашел себе приятеля-медвежонка, с которым подолгу плескался в воде и перебрасывался надувным мячом. Илларион беседовал с медведями-губачами, расширял кругозор, выслушивая сравнительные вкусовые характеристики термитов, пчел и муравьев, и вернулся домой бодрым и отдохнувшим. Море ему не особенно-то нравилось – плавать он не любил, хотя и умел – а вот беспечная атмосфера провинциального юга с падающими с деревьев фруктами и чурчхелой из виноградного и гранатового сока, заворожила. Никакого сравнения со скучными поездками в ведомственный санаторий, куда их с братом вывозили родители. Никакой молочной каши по утрам, зарядки и огороженного пляжа, за который не позволяли высовывать нос.
«Почему я не съездил на юг сам? – удивлялся он, валяясь на пляже. – Ведь мог – и когда учился, и когда только начал работать. Но санаторий всю охоту отбил. Только подумаешь, и сразу "нет". Хорошо хоть сейчас догадался».
В поселке жили и оборотни и люди – вежливые, радушные и одновременно равнодушные к отдыхающим. Все было так и не так, как дома, и вызывало какую-то необъяснимую зависть. Словно Иллариона манили глянцевой картинкой в рамочке, в которую хочется, но невозможно влезть. А потом в гостинице на соседней улице загорелась мансарда, и работа пожарного звена подтолкнула к осознанию простой истины: «Я ведь где угодно пригожусь. Служебные инструкции везде одинаковые».
Мысль прочно поселилась в голове, и привела с собой слово-искушение: «Переезд». Была и веская причина, не позволявшая считать искушение блажью. Братислав родился слабеньким, первый год жизни провел в больницах, второй и третий – под неусыпным наблюдением семейного врача. Родители Иллариона твердили, что в этом виновата Берта, выпившая травяной сбор, чтобы избавиться от беременности. Илларион считал, что виноватых искать глупо, и заботился о сыне изо всех сил – доставал редкие витаминные смеси, покупал сухофрукты, возил на кварцевые процедуры. Неделя на море помогла больше, чем все вместе взятое – Брайко долго не кашлял, не обвешивался соплями и не жаловался на больные уши.
Когда Илларион произнес слово-искушение вслух, на него обрушился шквал негодующих криков. Родители, брат, дяди, тети, племянники и племянницы, двоюродная и троюродная родня хором твердили: «Ларчик, как ты поедешь один, с маленьким ребенком? Это не отпуск, из которого можно вернуться, если не понравится гостиница или пляж. Кто присмотрит за Брайко, когда ты уйдешь на дежурство? А если ты – тьфу-тьфу-тьфу! – попадешь в госпиталь?»
Пришлось соврать. Илларион заверил родственников, что переводится на должность пожарного инспектора. Обходы, проверки, пересчет огнетушителей в коридорах, кабинетная работа. Размеренная жизнь. Да, небольшая зарплата, потерянные погоны… но, право же, это не стоящая внимания мелочь.
Он понимал, что ложь неминуемо всплывет, и надеялся, что они с Братиславом успеют прижиться на юге – тогда можно будет отбивать требования вернуться аргументом: «Нам тут хорошо». Подготовка и семейные скандалы растянулись на полгода. Родители, обладавшие истинно рысьим темпераментом, кричали на Иллариона три месяца. Пугали, грозили земными и небесными карами, лишением поддержки. Потом устали. Или поняли, что от криков намерение Иллариона только крепчает.
Время от времени подкатывало желание сгрести сына в охапку и сбежать, не сообщая адреса, но Илларион не сомневался, что такой поступок аукнется серьезными осложнениями. Рвать отношения с родителями он не хотел: они были опорой и страховкой, прекрасно ладили с Брайко, могли его забрать в случае непредвиденных проблем, а баловали без проблем и без поводов – умели разделять неприязнь к дарсам и любовь к внуку-полукровке.
Конечно же, Илларион не собирался увольняться со службы, терять погоны и переходить на скучную работу инспектора. В министерство улетел запрос о переводе, подкрепленный справками о состоянии здоровья Братислава. Где-то там, в верхах, проявили невиданную щедрость и предложили целых три варианта на выбор. Думать пришлось самому – при родителях нельзя было упомянуть, что им с сыном обязательно нужен круглосуточный детский сад. Илларион поднял на уши всех воспитательниц, нянь и соцработников Хвойно-Морозненска и получил наводку на садик-пансион в Ключевых Водах. Семейство рысей проживало в пригороде, предлагало услуги частного детского сада медведям, лисам и редким на юге собратьям – в основном, командированным на длительный срок. Иллариону понравился и огромный тенистый двор с детской площадкой, и светлый дом с верандами и кучами игрушек. Плата кусалась, но у него имелись кое-какие сбережения, да и съемное жилье в Ключевых Водах должно было частично оплачивать министерство – после того, как он прослужит на новом месте три месяца.
Выкричавшиеся родители фотографии детского сада оценили на «отлично». О круглосуточном пансионе Илларион предусмотрительно умолчал, и начал напирать на то, что Брайко будет полезно общаться с медвежатами и лисятами.
– Ларчик, а вдруг ему это разонравится через пару недель? – хмурилась мама. – Здесь, когда ему надоедает ходить в детский сад, ты привозишь его к нам, и он проводит сутки как хочет. Не желает ни с кем разговаривать – превращается и прячется под кроватью. Мы никогда его не ругаем и не выманиваем, мы понимаем, что он немножко дарс, и ему требуется уединение. А что ты будешь делать там?
– Платить воспитателям за то, что они не будут его ругать и вытаскивать из-под кровати, – спокойно отвечал Илларион. – Я им писал. Им прекрасно известны привычки и потребности древесных барсов. У воспитательницы опыт работы в интернате, она пять лет возилась с барсятами – отказниками и изъятыми. Ее сидением под кроватью не удивишь.
– Почему она уволилась? – встрепенулась мама.
– Они переехали, потому что у мужа редкая форма хронического гастрита. В Ключевых Водах есть источник лечебной минеральной воды, идеально подходящий для кошачьих. Вода теряет свои свойства через сутки, ее не транспортируют и не хранят. Они ездили в Ключевые Воды дважды, когда у рыся было обострение, а потом решили перебраться поближе к источнику, для профилактического лечения. Переехали и открыли детский сад – зарабатывают, чем умеют.
Родители тщательно изучили все рекомендации и характеристики, и сочли ключеводских рысей достойными доверия. Главный барьер был взят. Иллариону запретили даже думать о переезде в Лисогорск или Новозарянск – только в Ключевые Воды. Это поставило на дороге очередное препятствие. Глава городских огнеборцев Матеаш Зонк не брал в штат оборотней, не сильно-то скрывая, что не доверяет их умению победить страх и шагнуть в огонь. Оставалось надеяться, что министерский приказ о переводе усмирит недовольство будущего начальника. Возьмет на службу, чтобы не перечить вышестоящим, а дальше Илларион как-нибудь справится – он всегда нормально ладил с людьми, умел договариваться о подмене и честно отрабатывал чужую помощь.
Перед отъездом он попытался известить Берту. Сначала по телефону – со своего и с чужих номеров, потому что дарса не брала трубку. Пришлось потратить один выходной. Илларион долго раздумывал, везти ли на заимку Брайко, поверил предчувствиям, не взял, и не зря – Берта не пожелала разговаривать. Возможно, напугала бы сына до заикания – мало кому понравится, когда огромная разъяренная кошка прыгает на капот машины, утробно воет и царапает лобовое стекло. Илларион сдал назад, за границу участка. Приоткрыл окно, скороговоркой сообщил об отъезде и пообещал присылать фотографии. Берта недовольно рыкнула, мотнула головой и скрылась в лесу. Илларион истолковал это как материнское благословение: были бы возражения – превратилась бы, сказала «нет». Не сказала – считай, промолчала. А молчание – знак согласия.
В отдел кадров они с Братиславом поехали прямо из ключеводского аэропорта – Илларион забрал со стоянки арендованную машину, закинул в багажник сумку и рюкзак, и двинулся навстречу судьбе. Сын, выспавшийся в самолете, сначала с интересом поглядывал в окно, а потом заскучал – юг не предложил им ничего нового. Такой же мартовский снег, сырой морозец – температура была плюсовой, но холод чувствовался – и унылая серость. К городскому управлению и части Илларион добрался, тщательно сверяясь с навигатором, с трудом нашел свободную стоянку, осмотрел заснеженный парк, аллеи, ведущие к пятачку-площади и двум часовням – на карте место было обозначено как Парк Двух Алтарей – и повел Брайко к длинному громоздкому зданию из темно-красного кирпича, вытянувшемуся вдоль парка и улицы. Внимание привлекли яркие пятна на доме напротив. Первый этаж небольшого особняка занимал кафетерий с верандой, пустовавшей по случаю холодной погоды. Алеющие буквы «Пирожок – друг оборотня» и фото огромного блюда аппетитной выпечки вызвали желание перекусить.
– Хочешь кушать? – спросил Илларион, наклоняясь к сыну. – Если хочешь, сначала зайдем в кафе, что-нибудь съедим.
Братислав долго смотрел на большую куклу-официанта у входа – на боку у услужливой рекламной фигуры висел противогаз, а на подносе стоял огнетушитель – и ответил:
– Нет. Хочу домой.
– Потерпи немножко. Я отдам документы, и поедем домой, – сказал полуправду Илларион.
В управлении ему повезло. Он столкнулся с Матеашем в холле, сразу же был опознан, и вручил бумаги кадровику без долгих разговоров – о министерском приказе уже знали все до единого, вероятно, и обсудили за спиной не один раз. Как же. Рысь. Отец-одиночка. Диковина.
Тьфу.
– Пойдем, – Матеаш взглянул на скрипящего Братислава, открыл дверь на улицу. – Поболтаем в неформальной обстановке. Кофе пьешь?
Илларион кивнул, ожидая подвоха. Они перешли через дорогу, к заинтересовавшему Брайко официанту и дружелюбно-пирожковому кафетерию. Илларион пропустил Матеаша вперед, позволил сыну потрогать огнетушитель на подносе, и вошел в зал, пропитанный вкусными горячими ароматами. Есть захотелось невыносимо, и он понадеялся, что не опозорится бурчанием в животе. Братислав недовольно фыркнул, замотал головой. Перед сыном было стыдно – за обман, за доставленные неудобства – и Илларион дал себе слово в ближайший месяц потакать всем его капризам. Если, конечно, удастся уговорить его остаться в садике, чтобы выйти на службу. О самом худшем варианте он старался не думать, утешая себя мыслью, что дома его на прежнее место возьмут – просто придется пережить град издевок.
Услышав вопросы: «Почему ты не состоишь в браке?» и «Где мать?», Илларион постарался не лязгнуть зубами. Он прикладывал недюжинные усилия, но так и не смог доставить беременную Берту в мэрию и заключить брак – дарса категорически отказалась от формальностей и велела ему забирать ребенка просто так, без возни с бумагами. Или отдать в интернат.
Разумеется, Илларион Братислава забрал – именно ради этого он у Берты в ногах валялся, уговаривал больше не пить травки и родить. И даже добился того, что в свидетельство о рождении были вписаны и мать, и отец – это делалось без личного участия Берты, поэтому обошлось без препятствий.
Уверениям Иллариона, что в льготном графике работы он не нуждается, Матеаш поверил – или сделал вид, что поверил. Кто его разберет. Но выход на службу со стажировкой и испытательным сроком разрешил, а остальное было неважно. Илларион собирался работать как все, сутки-трое, потому что арендная плата за приглянувшийся ему дом была достаточно высока. При компенсации от министерства – подъемно. Без нее – нет. А до компенсации надо еще дожить. Купить машину, кучу мелочей, потому что в контейнер с вещами, который приедет из Хвойно-Морозненска, нельзя было впихнуть все и сразу. И не отказывать Брайко в игрушках и развлечениях – потому что он дал себе слово его побаловать.
Из кафетерия Илларион вылетел как ошпаренный – чувствовал, что Братислав вот-вот зайдется в крике, поэтому отказался от заманчивых пирожков и порции печенки, и побежал к машине. Да и волчьи взгляды напрягали. Но кусок бы в горло пролез, поперек не встал. Не родились еще те псы, которые испортят рыси аппетит.
Услышав писк сигнализации, сын оживился. Перестал недовольно скрипеть и спросил:
– Домой?
– Домой, – ответил Илларион, не зная, что он будет делать, если хозяева не ответят на его звонок или новое жилье не понравится.
Понятно, что придется останавливаться в гостинице. Но как это объяснить Братиславу, который будет думать, что папа ему соврал?
Набирая номер, Илларион просунул руку под форменную куртку и рубашку, сжал плетеный талисман и попросил помощи у Кароя и Линши. Услышали ли его боги-близнецы, кто из них смилостивился – Карой, покровитель альф, или Линша, заботившаяся о кошках и маленьких детях – неизвестно. Удача повернулась лицом, и хозяева приглянувшегося ему дома согласились приехать для встречи прямо сейчас. И даже заохали, узнав, что Илларион с сыном нигде не остановились после перелета – «немедленно выезжаем, через двадцать минут будем на месте».
Определенную роль при выборе играло то, что этот дом сдавали лисы, а два других, более-менее подходящих – волки. Илларион понимал, что ему так или иначе придется поддерживать рабочие отношения с псами, но вселяться в волчье жилище не хотел. Во время поисков ему попадалось заманчивое объявление – сдавали хороший дом в этом же переулке. С участком в два раза больше, с гаражом, а не навесом для машины, и с бассейном. Прекрасно было все, кроме арендной платы. Илларион три дня высчитывал, можно ли снять дом с бассейном и жить не впроголодь, а потом сомнения разрешились сами собой – дом с большим участком кто-то перехватил, лишив его возможности поторговаться.
Навигатор не подвел. Илларион проехал по проложенному маршруту, убедился, что путь от городского управления к месту назначения занимает около пятнадцати минут – без пробок – и свернул с оживленной улицы Полевой на узкую дорогу со свеженьким асфальтом. Переулок Насыпной был коротким, нужный номер нашелся быстро. Порадовало то, что шум автомобилей немного стих – жить прямо рядом с магистралью не хотелось.
Илларион осмотрелся и признался себе, что разочарован. На фотографиях забор скрывала копна зелени, по стенам дома, закрывая окна, ползли какие-то вьющиеся цветы, уличный палисадник и деревья на участке радовали глаз и сердце. Сейчас кирпичное строение выглядело уныло, двор покрывал раскисший грязноватый снег, а рядом с протоптанной дорожкой отпечатались волчьи следы. Мелкие – вероятно, бегал щенок.
Вдали, в конце переулка, просматривались ворота с гербом. Судя по отметке на карте – тот самый госпиталь МЧС, который упомянул Матеаш. Возле казенного здания дорогу обрамляли пирамидальные тополя. Без листвы они напоминали лысоватые метлы, воткнутые в землю гигантом-садовником. Ветки и тянувшиеся вдоль улицы провода были обсижены хрипло каркающими воронами.
– Вот и приветственный хор, – пробормотал Илларион.
Это можно было счесть знаком судьбы, ответом кого-то из близнецов на просьбу. Дома, в Хвойно-Морозненской области, вороний крик оповещал о начале весны, приглашал оборотней на праздник, частенько заканчивавшийся лесными свадьбами. Шесть лет назад, в апреле, Вороний праздник помог Иллариону умилостивить Берту – древесная барса приняла пакет печений-птичек из ведомственной столовой и впустила его в дом. Правда, через три года окончательно вышвырнула и запретила возвращаться. Но в этом Илларион не винил никого – ни Кароя, ни Линшу, ни столовскую выпечку, ни ворон.
Братислав дернул ручку, показывая, что хочет выйти из машины.
– Ты не проголодался? У нас есть бутерброды, бабушка тебе положила подарок от зайчика. Может быть, пожуешь?
Сын замотал головой и с удвоенной силой атаковал ручку. Илларион сдался и помог ему выйти, надеясь, что свернувшая в переулок машина предвещает встречу с хозяевами. Он угадал – из припарковавшегося белого седана выбрались говорливые лисы, которые хором осыпали комплиментами и его, и Брайко. Сын зашипел, когда к нему попытались протянуть руку, но в дом идти согласился – побежал вперед, бороздя сугроб и зачерпывая снег широкими голенищами сапожек.